— А вот спорим, что существуют! — забрызгал слюной Адиль. — Я сам один раз видел у бабушки в подвале. Весь такой лохматый, трясется и мычит как корова: му-му…
— Это, наверное, был твой пьяный дедушка, — предположил я.
— Нет, не дедушка, не дедушка. Мой дедушка был тогда на улице. А это было привидение, клян даю!
— Ладно, ладно, — махнул Вовка рукой, — пойдем посмотрим.
Но тут по лагерю разнеслись странные звуки:
— Хр-р… Фр-р…Ш-ш-ш…Р-раз, два… Раз, два, три… Пиу-пи-и-и… Внимание! Хр-р-р. Внимание, лагерь! Чш-ш-ш… Всем собраться на стадионе на открытие сезона. Повторяю. Фр-р-р, пр-р, всем отрядам пройти на стадион!
Раздался душераздирающий «пиу-у-у-и», потом страшный грохот, как будто кого-то уронили, и колонки умолкли.
Через некоторое время на футбольном поле собрался весь лагерь. Вовка взял с собой фотоаппарат, и мы сделали снимков десять: я в футбольных воротах; Вовка на четвереньках; я верхом на Адиле; Вовка бьет меня ногой, — я ставлю блок рукой; мы с Вовкой раскачиваем Адиля за руки и за ноги; мы с Вовкой просто стоим, обнявшись (у Вовки рога).
Потом наши вожатые забрались на костровую площадку и полили ветки бензином. Наконец, после долгой речи начальника лагеря поднесли огонь, и костер загорелся. Но тут оказалось, что горит не только костер, но и один из вожатых. Вернее, не он сам, а краешек его штанины. Он зачем-то побежал по полю и на ходу тряс и топал ногой, думая, наверное, что огонь так потухнет. Зрелище было крутое. Представьте: ночь, бежит человек, а штаны горят. Прямо как в каком-нибудь боевике. Затем его догнали другие вожатые, повалили с ног и начали сбивать огонь руками. А то бы сгорел к чертовой матери. Потом выяснилось, что он, поливая ветки бензином, пролил чуть-чуть на себя. Так его все и прозвали с тех пор: Горелый.
Следующий день начался с подъема, — а вставать рано я не люблю. Люблю поспать. Динара Кудайбергеновна ходила по палатам и пыталась поднять нас. Дольше всех сопротивлялись мы с Вовкой. В конце концов, пришлось встать и идти умываться. Потом всех погнали на зарядку. Зарядку я тоже не люблю. Особенно по утрам. Мы доплелись до стадиона и сели на скамейку. Некоторые опять уснули.
— Встать!! — раздался вдруг громовой голос. — Построиться в шеренгу на вытянутые руки! Быстрее, быстрее! Шевелите мослами!
Это оказался один из вожатых, который был назначен проводить утреннюю зарядку с мальчиками. (С девчонками занимался Александр Иванович.) Наш вожатый выглядел впечатляюще: темные узкие очки, камуфляжные солдатские штаны на подтяжках, тельняшка, здоровенные «трактора» на ногах и гладко выбритый череп. На плече красовалась тату в виде кобры. Он встал на скамейку на трибуне, широко расставив ноги и заведя руки за спину.
— Эй, гриб моченый! — обратился он к одному пацану. — Встань ровно!
Пацаны заржали.
— Отставить смех! На вытянутые руки разомкнулись! Эй ты, в кепке!
Я вздрогнул.
— С ручника снимись, тормоз!
Вовка подавился со смеху.
— А у тебя что, понос? — обратился наш коммандос к Вовке. — Что головой трясешь?
Наконец, зарядка началась. Круги головой, махи руками, приседания, отжимания, прыжки, растяжка. Кругом стоял стон, кряхтенье и треск суставов.
— Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Раз, два, в другую сторону, — дирижировал командир, — еще раз… А ты что? Больной что ли? Согнуться нормально не можешь? Раз, два, три, четыре…
— Олжик, — позвал Вовка шепотом.
— Чего?
— Есть идея.
— Какая?
— Сегодня ночью пойдем мазать.
— Что мазать?
— Не что, а кого. Девчонок.
— Чем?
— Ты что, отсталый? Пастой конечно. Был такой прикол в лагерях раньше…
— Кстати, меня зовут Султан Алмазович, — говорил тем временем наш садист, — я буду вожатым шестого отряда.
Мы с Вовкой переглянулись.
— Попали, — сказал я Вовке.
— Так, — продолжал вожатый, — эй, ты, в красных трусах!
Теперь досталось Адилю.
— Это не трусы, это шорты, — сказал он.
— Иди сюда, умник. Упор лежа принять!
— Надо выяснить, — опять зашептал Вовка, — закрываются ли девчонки на ночь.
Все на свете кончается, и зарядка тоже. Полоса черная — зарядка — сменилась полосой белой — завтраком.
— Ты привез с собой пасту? — спросил Вовка, когда мы уже сидели за столом и ели манную кашу.
— Ага, взял. Колгейт.
— У меня «Белый клык» — казахстанская. Мы дождемся, пока все уснут, потом незаметно выйдем и всех перемажем. Если что, спрячемся в туалете.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу