Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1961 №2

— Это же кривая работы мозга создателей цереброскопа.

Аудитория взорвалась смехом. Прежде чем студенты угомонились, кривая на экране заволновалась и острыми пиками поднялась вверх.

— Перед вами цереброграмма весьма среднего индивидуума. Бывают цереброграммы с амплитудой в три или четыре раза большей, — объяснил Пат, когда аудитория немного утихла.

— Наш курс наверняка не пережжет предохранителей автомата…

На этот раз засмеялся и Пат.

Так, пошучивая, мы приветствовали это нововведение в стенах нашего учебного заведения, хотя уже тогда предвидели, что. в будущем неприятностей с ним не оберешься. Однако то, что происходило на экзаменах, превзошло даже самые гениальные прогнозы.

— Приходишь, — рассказывал мне Кев, маленький рыжий австралиец, провалившийся на экзамене два дня назад. — Два ассистента Пата хватают тебя за руки, и не успеешь ахнуть, как уже сидишь в кабине. На голову тебе надевают шлем. Тесно, не двинешься, кругом висят провода, потому что этот цереброскоп, вообще-то говоря, кустарщина. Воняет разогретой изоляцией, где-то над ухом пощелкивает реле. Потом Пат говорит: «Внимание! Я сейчас задам вопрос, а затем включу автомат».

Все время перед тобой горит зеленый огонь, а когда Пат кончает говорить, загорается красный. Тогда ты начинаешь думать обо всем, что знаешь по заданному вопросу, и притом как можно логичней. Потом, когда уже обо всем подумаешь, нажимаешь кнопку с надписью «Конец», и тебя выволакивают из кабины. Только смотри, какую кнопку нажимаешь, а то Рим ошибся, и его хватили двести вольт! Известное дело — кустарщина… А если случайно подумаешь, что ничего не знаешь, так, по первой эмоции, то, хоть бы и знал, автомат выключается — и конец… Пат приглашает следующего и при этом говорит: «Отвечайте за свои мысли».

Из группы австралийца Кева сдали только несколько человек. Лучше всех как раз те, что вызубрили материал до буковки. Были и такие, которые думали сами. Тогда автомат бренчал, мигал огнями, запаздывал, словно раздумывая над чем-то, и, наконец, с трудом подавал результат, не всегда положительный. Пат утверждал, что при очень сложных ответах у него возникают трудности с расшифровкой.

— Старайтесь мыслить просто, как можно доступней, словно объясняете проблему, скажем, поэту, который не знает даже математического анализа, — говорил он.

— Да, но поэт все же может не понять…

— Конечно. Однако цереброскоп не поэт, а исправный автомат.

Я на всякий случай решил пока ничего не отвечать цереброскопу, а подождать осенней сессии.

Так же думал и Тор. Мы жили втроем в солнечной комнате на двенадцатом этаже небоскреба. Окна наши выходили на озеро. Там в порывах ветра двигались на фоне зеленых взгорий паруса.

Ван, последний из нашей тройки, утверждал, что эта картина мешает ему мыслить, и включал поле, распыляющее свет в окнах, отчего казалось, будто вдруг наплывало белое облако и окутывало наш небоскреб.

Ван действительно думал, интенсивно. Ведь именно он изобрел способ гашения волн ассистентов во время испытаний и передачу от их имени более лестных отзывов о нас в суммирующие автоматы. Это Ван так удачно замкнул контрольный автомат во время экзаменов, что, прежде чем машина после многочисленных ошибок дала, наконец, правильный ответ, мы уже двукратно проверили его нашими карманными автоматами.

Когда вечером, разогретый солнцем, я вернулся в комнату, Тор изводил мнемотрон однообразными вопросами: «Любит?», «Не любит?» Мнемотрон был явно перегружен, зажигался красный свет тревоги, что, впрочем, ни в коей мере не беспокоило Тора. Ван лежал на кровати, закрыв глаза и подложив руки под голову. Окна комнаты туманно белели.

Я как раз хотел просмотреть последние сообщения в видеотрон, когда Ван вдруг сорвался с кровати.

— Есть! Нашел!..

Я взглянул на него, а Тор после минутного колебания выключил мнемотрон.

— Вопрос первый, — голос Вана звучал торжественно, — сдадите ли вы экзамены у Пата?

— Нет — ответил я.

— Пожалуй, нет, — повторил Тор.

— По нулю обоим, — отметил Ван в стиле цереброскопа. — В том-то и дело, что сдадите.

Тор пожал плечами. Хотел о чем-то спросить Вана, но тот не дал сказать ему ни слова.

— Вопрос второй: как долго вам придется зубрить?

— Минимум две недели, — через минуту ответил Тор.

Я кивнул.

— Опять ноль. Ни секунды.