Джеймс Кервуд - У последней границы. Пылающий лес. Мужество капитана Плюма

Когда настал вечер, Алан остановился в ожидании Тотока и Амок Тулика на краю трясины, вокруг которой густо росли ивы и расстилалось море осоки, доходившей почти до колен. Пот градом лил с пастухов. Дальнейший путь Алан продолжал вместе с ними, пока они не добрались до первых уступов Эндикоттских гор. Солнце стояло над самым горизонтом. Здесь они отдохнули и, дождавшись прохлады позднего вечера, когда на землю спустились золотистые сумерки, двинулись дальше к горам.

Летняя жара и комары — крылатые бичи низменных пастбищ — заставили оленей подняться на более прохладные плоскогорья и в долины. Здесь они разбились на небольшие группы, медленно расстилавшиеся по плато, переходя с места на место по покрытым травой склонам холмов и гор. В общем, десять тысяч голов Алана были разделены на три стада. Два больших двигались к западу, а третье — в тысячу голов — направилось к северу-востоку. Первые два дня Алан оставался с ближайшим стадом. На третий день он вместе с Тотоком и двумя вьючными оленями прошел горное ущелье и добрался до пастухов второго, более многочисленного стада. Им начало овладевать странное нежелание торопиться; это чувство росло по мере того, как с каждой милей и с каждым часом пути его все сильнее охватывала одна и та же мысль. Огромное количество переживаний было заглушено убеждением, что Мэри Стэндиш должна будет покинуть ранчо, когда он вернется. В Алане жило суровое понятие о чести, особенно сильно проявлявшееся тогда, когда дело касалось женщины. Хотя он и не считал, что любимая им женщина связана какими-либо узами с Джоном Грэйхамом, будь то правом или справедливостью, он знал, что она должна будет оставить его ранчо. Оставаться у Алана — это было совершенно немыслимо. Он отправится с ней до Танана и проводит ее до Штатов. Дело будет улажено мирным путем, и они вместе вернутся назад.

Но против этого решения боролось что-то такое в его душе, что его воля пыталась подавить, но все же не могла окончательно сделать. Вот это «что-то»с непреодолимой настойчивостью убеждало его не выпускать из рук счастливого дара судьбы; оно твердило ему, что при первом удобном случае он должен покончить с Джоном Грейхамом, покончить тем самым способом, о котором он так безумно мечтал в редкие мгновения, когда огонь искушения сжигал его.

На четвертую ночь Алан спросил Тотока:

— Что бы ты сделал, если бы Киок вышла замуж за другого?

Тоток не сразу посмотрел на него. В глазах надсмотрщика за стадом засветился дикий немой вопрос, как будто в его медленно работавший мозг внезапно проникло подозрение, никогда раньше не закрадывавшееся туда. Алан успокаивающим жестом положил руку ему на плечо.

— Я не хотел этим сказать, что она собирается за кого-нибудь выйти замуж, Тоток, — смеясь сказал он. — Она любит тебя. Я знаю это. Только ты такой глупый, такой медлительный, такой нерешительный в любви, что она наказывает тебя пока что — до того как выйдет за тебя замуж. Но если бы она вышла за кого-нибудь другого что бы ты сделал?

— За моего брата?

— Нет.

— За родственника?

— Нет.

— За друга?

— Нет. За чужого. За кого-нибудь, кто, скажем, когда-то обидел тебя, за человека, которого Киок ненавидит, кто обманом заставил ее выйти за него.

— Я убил бы его, — невозмутимым тоном сказал Тоток.

В эту ночь искушение еще сильнее овладело Аланом. Он спрашивал себя: зачем Мэри Стэндиш возвращаться в Штаты? Она готова была отказаться от всего, лишь бы избежать ужаса, ожидавшего ее там. Она готова была отказаться от богатства и друзей. Она пренебрегала всеми условностями, отдала жизнь во власть случая и, наконец, пришла к нему. Почему ему не удержать ее? Джон Грэйхам и весь мир думают, что она умерла. А здесь — он хозяин. Если когда-нибудь Грэйхам появится на его пути, он покончит дело тем способом, который рекомендовал ему Тоток.

Позже, когда Тоток спал, когда мир наполнился мягким сиянием, а долины внизу облачились в туман сумерек, из которого слабо доносились до ушей приятные хрустящие звуки копыт мирно пасущихся оленей, в душе Алана наступила реакция, которая, он знал, должна была наступить раньше или позже.

На утро пятого дня он один отправился к стаду, которое направилось на восток, и на следующий день нагнал Татпана и его пастухов. Татпан, так же как и приемные дочери Соквэнны, Киок и Ноадлюк, имел в своих жилах частицу белой крови. Когда Алан догнал его на краю долины, в которой паслись олени, Татпан лежал на утесе и наигрывал на свирели «Янки-дудль». Татпан сообщил ему, что час или два тому назад сюда явился какой-то запыхавшийся незнакомец, который разыскивал его, Алана; этот человек сейчас спит богатырским сном и велел разбудить его через два часа и ни минутой позже.