Владимир Арсеньев - Всемирный следопыт, 1927 № 02

Мы позавтракали и отправились дальше в путь. Но путь этот был так долог и так скучен, что я охотно пропускаю из моего рассказа эти восемь дней и перехожу прямо к описанию скотоводческой фермы, в которой я получил должность.

Ферма занимала 1.000 квадратных миль степей, население же ее состояло лишь из 4 белых, 1 китайца, 20 туземцев, 40 собак, 800 лошадей и 35 тысяч голов рогатого скота.

Разведение овец и рогатого скота составляет и поныне главное занятие жителей Квинсленда. Несмотря на целый ряд неблагоприятных условий, главным образом, засуху, уничтожающую целые стада, из Квинсленда вывозится громадное количество шерсти, мяса, рогов, мясного экстракта, костей, сала, шкур и прочих продуктов скотоводства.

Но разведение овец и рогатого скота представляет собой два совершенно различных промысла: у берегов, на севере и северо-западе преобладает разведение рогатого скота; запад же занимается, главным образом, разведением «обезьян», как австралийские колонисты называют обыкновенно лесных или степных овец. Овцы нуждаются в лучшей траве и очень страдают от растущей, особенно в горах, травы с острыми ланцетовидными семенами, которые, запутываясь в их шерсти, понижают ее ценность и проникают иногда даже под кожу животного, причиняя смерть.

Семена этой травы вообще являются сущим бичом австралийских кустарников. Они пристают к платью, колются, вызывают зуд и заставляют человека то-и-дело садиться на землю и терпеливо вынимать их из одежды одно за другим. Они подстерегают вас повсюду, а проникнув в мускулы, начинают бродить по телу, как иголка, и влекут за собой тяжелые заболевания.

Большие скотоводческие участки сдаются правительством в аренду на 21 год.

Если погода благоприятствует, можно нажить на этом; деле большие деньги. Но, когда солнце месяцами с утра и до ночи жжет раскаленную почву, когда высыхают все растения и трава, когда иссякают последние лужицы застоявшейся воды, — тогда вы целыми днями слышите глухое мычание, поднимающееся к совершенно безоблачному небу, как мольба животных о дожде. И тогда владелец изо дня в день может только считать свои убытки, раз’езжая по пастбищу верхом на полумертвой лошади.

Часто предприниматель вкладывает в дело все, что имеет, надеясь на удачу.

Претерпев голод, жажду и лихорадку, он, наконец, строит дом, устраивается, выписывает к себе семью, растит своих детей, не имеющих сверстников в своем одиночестве. Еще два-три года, и он мог бы вернуться, обогатившись, домой. Но засуха разрушает все его планы; года уходят, жена его стареет и теряет надежды, дети растут тупыми, глупыми, равнодушными. И все это мог бы исправить один хороший дождь… И хозяин все ждет и ждет его…

Постройки скотоводческой фермы сделаны из дерева и коры, как это принято в кустарниках, но ценность имения заключается не в них, а в изгородях, на которые производятся главные затраты арендаторов. Пограничных изгородей обычно не ставят, а, пригнав скот на новый участок, в течение нескольких недель стерегут его. Скот быстро привыкает к местности, избирает себе определенный водопой и причиняет владельцу очень мало хлопот.

После дождей пастухи выезжают верхом на пастбище и загоняют коров с телятами в изгороди, чтобы выжечь молодняку пометку на шкуре, — «тавро». Каждый владелец заявляет о своем тавро властям; кроме того, чтобы различить скот с седла, ему обрезают различным образом уши.

Заведующий нашей фермой был еще молодой человек. Ферма не принадлежала ему, он был только управляющим.

Другой важной особой на ферме был китаец-повар, который готовил так скверно, как это вряд ли когда удавалось какому-либо самому бездарному повару. Он презирал европейцев за то, что они не курят опиума. Трое белых работников фермы принадлежали к разряду бездомных бродяг, у которых в прошлом была либо тюрьма либо ответственный пост. Вообще — люди с воспоминаниями и без воспоминаний. Но я должен оговориться, что те из них, которые не могут похвастаться темным прошлым, быстро придумывают себе таковое, и так часто и много о нем рассказывают, что под конец сами начинают верить в него.

Бродя по бесконечным тропам кустарников с жалким узелком за спиной и собакой в качестве единственного спутника, они вечно видят перед собой смерть. И чем больше они странствуют, тем больше избегают человеческого общества, тем больше теряют охоту к труду, тем равнодушнее относятся ко всяким соблазнам… Обреченные всю жизнь быть пленниками этой сожженной солнцем степи, они безвольно скитаются по ее просторам. И в такт усталого шага отупевшая мысль по привычке повторяет все одно и то же: «Вот что надо было сделать. Вот что могло из меня выйти»…