Аида Гюмреци - Алые маки на серых скалах

— Ну, ну, успокойся, успокойся, душенька! — ласково сказал мужчина и поднес свой надушенный платочек к глазам Аси. Потом, будто только что увидев молодчиков, стоявших рядом, измерил их строгим взглядом. — Это что, твои знакомые?

— Кто? — Ася изумленно посмотрела по сторонам. — Ах эти? Да я их совсем не знаю! Они привязались ко мне, когда я, увидев тебя, позвала: «Ванюша! Ваня!» То ли помочь хотели, то ли ограбить… Ну что стоите? Может, нам полицию позвать?

Ася надменно посмотрела то на одного сыщика, то на другого, а сама тем временем взяла мужчину под руку. Ох, как хорошо девушка уже изучила жизнь! Проклятая людская привычка — раболепствовать перед теми, кто богат и могущественен. Особенно на это падки наемные ищейки, которые за деньги продают и душу.

— А-а, сейчас, сейчас. — Ася вдруг как бы догадавшись, вытащила из своей вышитой бисером сумочки несколько рублей и всунула их в ладонь того, кто хватал ее за локоть.

— Нет, зачем же… Мы не за этим… — начал было он. Но Ася сделала знак проезжавшему тихим шагом извозчику, который явно искал седоков, и, как только тот остановился, потащила своего «Ванюшу» к экипажу.

А сыщики не осмелились задать человеку в цилиндре простой вопрос: как все-таки его имя, действительно ли он «Ванюша». К счастью для Аси, в полицейской анкете чуваш Новиков был записан под своим собственным именем. Асе бы ни за что не выкрутиться, если бы она назвала Новикова Филиппом.

— Ну а теперь расскажите, кто вы такая и что это были за молодые люди? — спросил Асин спаситель.

Возчик в это время проезжал по Большой Морской, которая вот-вот должна была оборваться на Александровской площади. Надо было что-то ответить этому человеку.

— О, простите меня за невольную выходку, — искренне сказала Ася. — Вы, очевидно, спешили по делу, а я вас задержала… Благодарю за великодушие. Вы спасли меня. А больше… Больше я ничего рассказать вам не могу. Это не только моя тайна! Прощайте! Остановите, пожалуйста, на углу Александровской! — И Ася, всунув извозчику в ладонь мелочь, выпрыгнула из пролетки.

Кажется, этот человек в цилиндре что-то сказал, но она даже не обернулась, чтобы убедиться, уехал он или нет, а сразу начала запутывать следы. Затем проходными дворами добралась до квартиры Серго Мартикяна.

— Что с тобой? На тебе лица нет! — удивился тот.

— Переодетые жандармы ведут Филиппа по ули… — Дальше Ася не смогла говорить. Рыдания душили ее еще с того момента, когда она увидела Филиппа. Теперь они, наконец, вырвались из груди.

— Тише, глупая, тише, — посадив Асю на стул и поднеся к ее трясущимся губам стакан с водой, шепотом сказал Мартикян. — Это они пытаются Новиковым, как приманкой, новые жертвы в свою сеть поймать…

— Надо спасти его! Спасти! — сквозь рыдания повторяла Ася все одну и ту же фразу. — Я не выдержу, я брошусь на полицейских и буду царапаться, кусаться, звать на помощь. Пусть люди знают, что на их глазах убивают лучшего из сынов народа! Пусть отобьют его!

У Аси была настоящая истерика, какой она за собой не знала. Мартикян и подошедшие товарищи еле-еле привели ее в чувство. Но и перестав кричать, Ася не переставала плакать.

— Придется тебе постричь твои косы и надеть вот это! — Серго положил на стол, у которого сидела Ася, опершись на него, локтем и сжимая ладонями виски, парик со светлыми локонами.

Жена Мартикяна, Сатеник, тут же коротко срезала Асины косы. Та безучастно посмотрела в зеркало. Теперь она стала похожа на мальчишку и выглядела очень несолидно. А в парике просто не узнала себя. Это было новое лицо. Смуглая, черноглазая девушка — и светлый парик…

— Теперь тебя и родная мать не узнает, — загримировав и попудрив Асю, сказала Сатеник. — Иди, переоденься.

— Да еще помни: третий раз твой номер — взбалмошной богачки со всяческими трюками — не пройдет. Ты уже у полицейских на крючке. Если собой не дорожишь, то хоть нам хлопот не доставляй! — строго предупредил ее Мартикян Серго, неодобрительно относившийся к Асиным выходкам. Да ведь и Камо и Атарбеков говорили ей: никаких эмоций!

Никаких эмоций… А Филипп сейчас шел по улицам Баку в окружении полицейских, и худшей пытки для него, для его товарищей враги не могли придумать: вокруг двигались люди, среди которых были и свои и чужие, а Филипп, как отверженный, оставался один. Он мужественно отрекался от всех, чтобы никого не выдать!

— Назови хоть одного сообщника, и ты не будешь казнен, — избивая и терзая его, добивались палачи.