Залман Танхимович - Опасное задание. Конец атамана [Повести]

— Я бы все-таки обождал соваться в Джаркент, — сказал осторожный председатель уездного совдепа Павел Овдиенко. Он повторил то, что говорил до этого на совещании.

— Опять? — вскинул брови Корнев.

— А вы меня не убедили. — Овдиенко упрямо посмотрел поочередно в лица Корневу и Думскому. — Кавалеристы подойдут, им бы отдохнуть немного, а мы их с марша и в бой.

— Да ты что в самом деле? — вскипел горячий и порывистый Корнев, — как не поймешь? Узнает Сидоров, если тянуть будем с наступлением, про наши замыслы — и все к чертям. Не пойму, каков ты человек? А если к белым не один полк этого Чалышева, а поболе подойдет за время, пока чухаться будем?

— Людей загубим много.

— А ты без паники. И потом, — окончательно вышел из себя Корнев, — какое такое право имеешь ты на старое сворачивать, ежели мы постановление вынесли, ежели вон, — и махнул в сторону окон, — сотни двинулись уже.

— Я не сворачиваю.

— Сворачиваешь, — Корнев закашлялся и долго не мог справиться с кашлем. На лбу у него выступили росинки пота. Здоровье он растерял по царским острогам, побывав и в Зерентуе, и в Александровском централе, и на Нерченской каторге. Там оставил он одно легкое и теперь чах чем дальше, тем больше. Но ни тюрьмы, ни ссылки, ни пошатнувшееся здоровье не смогли погасить в этом щуплом на вид человеке с впалой грудью жгучей ненависти к белым генералам и атаманам всех мастей.

Сидорова же бывший питерский слесарь с завода «Металлист» ненавидел особо. Среди трупов, сваленных на площади год назад в первую ночь появления белых в Джаркенте, был труп его жены — матери двух малолеток.

— Ну, ну, ладно, понимаем, — успокаивающе тронул Корнева за плечо Савва Думский, вылез из-за стола, нацедил квасу и выпил. У него накануне разболелся живот. Лечил он его спиртом — так посоветовали ему — и долечился до того, что еле протрезвел к совещанию. Виновато почесывая затылок и крякая, он все еще выгонял из себя хмель квасом.

— А Чалышев-то это кто будет? Правду сказывают, будто старинный князь он? — поинтересовался Корнев.

— Вроде.

— Дак у казахов князей ведь сроду не бывало? У них же одни баи только.

— Этот не чистопородный, из татар он, — пояснил Думский.

— То другое дело.

— Царь деда, не то прадеда его за какие-то особые заслуги титулом этим наградил.

— Какой? Николашка?

— Чу, сдурел! Говорю, прадеда. Не знаю какой. У этого Чалышева и кровя-то давно переменилась. Отец-то у него чистокровный казах был. А вот титул-то, смотри-ка ты, держится. Князем его величают, — и Думский удивленно раскинул в стороны руки.

Корнев поднялся, снял с вешалки полушубок, оделся и, кивнув головой, вышел из дома. Стали собираться в дорогу и Думский с Овдиенко. А за окнами дома все еще продолжал скрипеть снег.

Орудийный выстрел смял на исходе ночи тишину. Снаряд разворотил одну из стен лабаза, примыкавшего к дому Аггея Аггеевича. Вылетевшим из венца бревном прихлопнуло насмерть дремавшего у ворот часового.

Аггею Аггеевичу как раз перед этим понадобилось выйти по нужде на двор. Потеряв галоши, он кинулся назад в дом, но с перепугу не мог найти крыльцо. А к городу уже катились отовсюду глухие, пока еще дальние шумы. Со стороны кладбища застрочили пулеметы, загавкали лимонки.

— Господи, господи, — Салов ухватил руками живот и бросился к отхожему месту. Но не добежал до него, присел посредине двора, словно серпом подрубленный медвежьей болезнью. — Вот оно, вот оно, врасплох захватили, — лихорадочно твердил он. — Вот узун-кулак-то!

Улицей скакали конники. Кто то бил прикладом в закрытые ворота. В той половине дома, где разместился Сидоров, засветились окна, замелькали тени.

И полковник выскочил на крыльцо.

А за кладбищем, у развилки дорог, ровно в полутора верстах от города, пушил всех и вся отборнейшей сочной бранью Степан Мирошников. У орудия после первого же выстрела заел уже не один раз ремонтированный замок.

— Агха, агха, — приплясывал возле пушки артиллерист, отчаявшись устранить поломку, и от досады хватался за выношенную до плешин папаху. «Вот так похвастал, вот так наобещал накрыть сидоровский штаб».

А партизаны уже обходили орудие и исчезали за тощим березняком в низинке.

Проскакал мимо и Корнев. Погрозив кулаком, он тоже скрылся в предутренней дымке за леском.

Захваченные врасплох сидоровцы, возможно, не смогли бы оказать сопротивление, и к утру, как намечалось, с ними было бы покончено. Но всего предусмотреть заранее нельзя. Разве мог знать Корнев, что именно этой ночью два эскадрона белых под командованием есаула Остапенко будут возвращаться из Хоргоса, и окажутся совершенно случайно на пути наступающих, и примут на себя их первый удар, а за это время Сидоров сумеет погасить вспыхнувшую панику и организовать оборону?