Залман Танхимович - Опасное задание. Конец атамана [Повести]

И утро настало. На площади возле мечети, где тянулись торговые ряды, лежали припущенные снегом трупы. Кто-то уложил их старательно ровными рядками и почему-то всех на правый бок. А в крестовый дом Салова, где остановился полковник, уже потянулись зажиточные горожане, купцы, банковские служащие, почтовые и таможенные чиновники. Их вызвали туда.

И там за большим, уставленным вином и закусками столом Сидоров, отгребая рукой папиросный дымок в сторонку, хмуро оглядывая темными, недобрыми глазами собравшихся, говорил, что очистит за неделю от красных целиком весь уезд и не уйдет отсюда, пока не будут уничтожены Советы на всей русской земле. Что скоро он соединится с Дутовым и Анненковым, после чего они двинут полки на Верный, а затем на Москву. При этом полковник упирался кулаками в стол так, будто пытался раздавить его.

— Это не бахвальство, господа, — наклонялся слегка Сидоров. И было непонятно, очень уж он пьян или, наоборот, совершенно трезв.

Хозяин дома Салов, слушая полковника, незаметно крестился и подливал ему в рюмку искристого первача. Полковник был высок, плечист, смугл лицом, чернобров и черноволос.

— Дай-то, господи, чтоб навечно, — шептал Салов.

Очистить весь уезд от красных полковнику не удалось. Но обосновался он в Джаркенте крепко.

Вокруг города выросли окопы. Летом их подправили, подновили. Осенью наделали новых. Сидоров по-прежнему, как и год назад, цепко держал в своих руках город и часть примыкающего к нему уезда. Покидать захваченное он не собирался. Наоборот, рассчитывал, что как только Дутов окажет ему обещанную помощь, он перейдет в наступление.

И снова пришла зима, опять заходили степями колкие ветры, иногда сочились дожди, ложились изморози, иногда разыгрывались метели, и тогда казалось, что во всем мире от неба до земли только одни снега.

Этим вечером опять мело. Темнело. Вспыхнули окна в добротном доме Салова. Рядом с ним пузатый лабаз, ворота. Над воротами полощется флаг. Часовой у дома спасает от ветра цигарку. Затягиваясь, он тычется в ладони морковным, иссеченным пургой лицом.

Света в окнах добавляется. Сегодня полковник отмечает день своего рождения. Стукнуло сорок пять. Одновременно он справляет и годовщину пребывания в Джаркенте. Сюда полковник привел чуть больше полка, а сейчас у него с мобилизованными почти дивизия.

Сквозь стыки в плотных занавесях пробиваются желтые полоски и острыми лезвиями ложатся на дымящийся снег. Он хрустит под ногами тех, кто приходит на званый вечер к Сидорову. В сенях пришедших встречают денщики, обмахивают щетками сапоги, проходят по ним бархотками. Сразу три денщика, чтобы не задерживать гостей.

— Господин полковник, разрешите поздравить!

— Благодарю.

— Не сочтите за нескромность. Примите сувенирчик от первой сотни.

— О, изумительная вещица! Проходите, господа. Предлагаю перед ужином по малюсенькой, — потирает полковник руки.

— С удовольствием.

А далеко за полночь, когда гости разошлись и остались лишь те, кому об этом шепнул заранее именинник, началась игра. Сдвинули столы, зашуршали карты. Не играл только Салов. Он сегодня вырядился в широкий пиджак, спадающий складками, в нем не так заметно под слоем ваты опущенное косое плечо. Сцепив за спиной руки, Салов нервно расхаживал около столов. Его мучило беспокойство, и чем дальше, тем сильнее. Оно зацепило ему душу, будто крючком, и тянуло ее куда-то.

Со дня рождения в этих местах Аггей Салов, и ему ли не знать, что такое степной почтальон, которого здесь называют узун-кулак. Он еще никогда никого не обманывал. А вчера этот степной почтальон принес тревожные вести: красные, которые, казалось, смирились с тем, что часть уезда находится у Сидорова, подозрительно зашевелились. Думают наступать. «Кто знает, чем может кончиться это наступление, хотя у полковника Сидорова около четырех тысяч головорезов», — размышлял Салов.

Он щурил маленькие и злые, посаженные близко к переносице глаза и прислушивался к разговорам за столами.

— Садись, купец, — с легкой насмешкой обратился к нему Сидоров. — В два вечера научу тебя этому искусству, — и, взглянув на карты, подмигнул. — А если для начала проиграешь табун баранчиков, так это для тебя пустяк.

Салов как раз и думал сейчас о баранах.

Держать их на отгоне или забить на мясо и мясо продать полковнику? Лучше бы, пожалуй, продать, пока Сидоров ничего не знает о красных. Узнает, тогда ни за что не купит. В то же время Салов боялся утаить страшную весть о большевиках от полковника. Поэтому и ходил возле столиков, вынюхивал, не дошел ли до кого-нибудь слушок. Так и не решив, что делать, как лучше поступить, Салов в ответ на приглашение Сидорова сесть за карты, пожал кособоким плечом и сказал: