Геннадий Дмитриев - Притча о выборе

Он вновь выстрелил поверх головы противника, и опустил пистолет. Евгений прицелился, рука ходила ходуном, цель расплылась перед глазами, он несколько раз поднимал и опускал оружие, потом он отбросил пистолет в сторону, и крикнул:

— Хватит! Я не буду стрелять! Убирайся вон! Вон из моего поместья! Вон! Вон! Слышишь?

— Ну, что ж, как тебе будет угодно. Дуэль не закончена, господа, она только отложена до тех пор, когда Евгений найдет в себе мужество сделать свой выстрел. Выстрел за тобой, я жду!

С этими словами Георгий повернулся и ушёл, никто не окликнул его, не бросился вслед. Гости понуро стояли, не двигаясь с места.

— Вон! Пошли все вон! Не хочу никого видеть! Не желаю! Оставьте меня!

Гости разошлись, а Евгений вернулся в дом и потребовал вина. Он пил весь вечер, но хмель не брал его, чем больше они пил, тем яснее становилось в голове, и решение созрело. Он взял пистолет, зарядил его, и вышел из дому. Когда он подошёл к домику старого грека, стояла глубокая ночь. Огромная, полная луна висела над самым морем. Евгений хотел разбудить Георгия и продолжить поединок, но тут он увидел его. Георгий стоял на камне, скрестив руки на груди, и смотрел на луну. Евгений стал у камня, поднял пистолет. Рука его была тверда, грудь спокойна. Он понял пистолет вверх, сделал вдох, затем, опуская его, прицелился, задержал дыхание, и плавно, как в тире, нажал курок.

Выстрела Георгий не слышал, лишь резкая боль вспыхнула в груди. Всё померкло вокруг, и море, и скалы, осталась лишь одна лунная дорога, ведущая в вечность.

Зима отступала, легкий ветерок доносил запахи весны, вечер, наполненный светом неоновых огней, был чист и спокоен. Василий Васильевич отпустил машину и охрану, и решил пройтись не спеша по вечерним улицам родного города, как в далёкие молодые годы, когда самой большой неприятностью казался несданный экзамен по сопротивлению материалов. В нем, успешном бизнесмене, имеющем всё, что только можно желать, вдруг проснулась тоска по той, далекой, простой до килек в томате жизни, по тому состоянию души, которое не могут дать ни деньги, ни уважение и почет, ни прочие материальные и духовные блага. Возможно, это была тоска по молодости, ушедшей навсегда, а возможно, по чему-то другому, по тому, что нельзя выразить словами, что делало жизнь неповторимой, наполненной смыслом, величием и простотой.

Он шёл по улице, залитой светом фонарей, сквозь толпу спешащих куда-то прохожих, мимо красочных реклам, окон магазинов, кафе и баров, по талому, смешанному с грязью, снегу. Остановился он возле подвальчика, знакомого со студенческих лет, когда они с друзьями иногда заваливали туда шумной толпой, чтобы пропустить стаканчик вина за тридцать семь копеек, и закусить тремя шариками мороженого в широкой вазочке на высокой ножке. То время давно прошло, он уже не посещал забегаловок подобного типа, а вальяжно входил в ресторан, где у него с услужливой улыбкой принимали пальто, и официант, изогнувшись в радостном приветствии, спрашивал: «Как всегда?». Но сегодня ему вдруг до боли в груди захотелось зайти ни кем не узнаваемым в простое, дешёвое заведение, и выпить стаканчик портвейна, такого, какой продавали за тридцать семь копеек во времена его студенческой юности.

Семь ступенек из мрамора, вытертого за долгие годы сотнями тысяч ног, привели его в знакомый полуподвал. Обстановка была совсем не та, что в те далекие годы, но несмотря на евроремонт, на Василия Васильевича повеяло знакомым теплом юности, будто старый, забытый кабачок узнал его. Стойка бара располагалась там, где и прежде, но выполнена в форме полукруга, темно-коричневого цвета, рядом стояли три стула на высоких ножках, без спинок, с круглыми вращающимися сидениями. У левой стены разместились пять столиков, у правой — три игральных автомата. Посетителей не было, кроме одного немолодого человека за третьим столом. Василий Васильевич узнал его сразу — это был его давний, хороший друг, Гриша, с которым они с первого класса сидели за одной партой, потом вместе учились в политехническом институте, и получили направление на один и тот же завод. Но вначале девяностых, когда их завод, как и многие другие, прекратил своё существование, они более не встречались — закружили, завертели их буйные девяностые годы, разбросали в разные стороны.

После того, как, успешно работавший ранее, завод поделил участь страны, которая вложила в его создание немалые средства, Гриша, а теперь Григорий Антонович, смог организовать свой небольшой бизнес, приносящий ему ощутимый доход. Сборку вычислительной техники, на основе поставляемых из Таиланда и Китая комплектующих Григорий Антонович организовал в своем собственном доме, расположенным в прибрежной зоне. Все шло хорошо, но однажды его пригласили в районную администрацию и предложили продать свой бизнес вместе с домом. Обращение в вышестоящие инстанции ничего не дало, хотя никаких претензий со стороны множества служб, от пожарной инспекции до налоговой к Григорию Антоновичу предъявить не смогли, ему настойчиво предлагали продать свой бизнес. Когда он, проигнорировав эти предложения, продолжал свою деятельность, некие лица пригрозили тем, что если он не пожелает прислушаться к голосу рассудка, то в однажды его дом, вместе со всем оборудованием, может просто сгореть. Деньги, которые ему предложили, были вполне достаточны для того, чтобы приобрести квартиру в престижном районе, и получать стабильный доход от оставшейся суммы, если, разумеется, распорядиться ей с умом.