Александр Сабуров - За линией фронта

Подходим к хатам. Словно нарочно, из-за облаков появляется луна. Чуть в стороне, у плетня, смутно виднеются три фигуры.

— Наши, товарищ комиссар, — уверенно шепчет Абдурахманов.

— Halt! — раздался испуганный гортанный окрик.

Взвивается в небо ракета, строчит автоматная очередь, выбегают немцы.

Бросаемся обратно, бежим мимо взбудораженных коней, и вдруг справа, почти в упор, бьют выстрелы — стреляет охрана.

Круто сворачиваем в сторону. Над хутором снова вспыхивает ракета. За ней еще, еще, но выстрелы постепенно смолкают — и опять тишина…

Утро застает нас на ячменном поле. Болит рана. Выбился из сил: двое суток голода дают себя знать. Неужели мы остались одни?.. Решаем передневать в ячменной копне, оглядеться и тогда решить, что делать…

Просыпаюсь от близких голосов. Мои товарищи спят. Садится солнце. По ячменному полю медленно идут две пожилые женщины, и я слышу их разговор:

— Тут они…

— Значит, приметили нас. Теперь сами найдут… Пошли. Как бы чего…

Не решаюсь окликнуть: уж очень внимательно присматриваются они к нашим копнам.

Стихли шаги. Тихонько вылезаю из ячменя. В той стороне, куда ушли женщины, поднимаются к небу синеватые струйки дыма. Очевидно, там лежит село. На поле ни души. Только в стороне понуро стоит отощавшая лошаденка: много их видели мы на своем пути — больных, раненых, потерявших хозяев, никому не нужных…

Снова скрываюсь в копне — и почти тотчас же слышится шорох. Выхватываю пистолет.

Шорох все ближе, словно кто-то ползет к нам.

— Хлопцы, часом нема махорки? — раздается знакомый голос.

Отбрасываю в сторону солому. Передо мной изумленное, радостное лицо Ревы.

Мы обнимаемся так крепко, что дух захватывает.

— Чекай, чекай, комиссар, — разжав, наконец, руки, говорит капитан. — Хлопцы, сюда! — кричит он.

— Тише!

— Да ну его к бису! Чего там? — не унимается Рева. — Зараз вечер: наше время… Хлопцы!

Из соседней копны вылезают двое военных. Один из них молодой лейтенант, второй — невысокий худощавый майор.

— Знакомься, — представляет Рева. — Лейтенант Чапов… Майор Пашкевич, военный прокурор.

Прокурор?.. Уж очень моложав этот прокурор. Только серые, неулыбчивые, глубоко запавшие глаза говорят о том, что он много пережил за свою жизнь.

Мы стоим у копны, и наши новые знакомые рассказывают…

…Несколько дней назад Пашкевич и Чапов задержались в селе — испортилась машина. В сумерки поехали догонять свою часть, заблудились и попали в засаду. Машина тотчас же вспыхнула, Пашкевича ранило. Им удалось отлежаться в кустах. Потом пошли к фронту: десятки километров по оврагам, полям, перелескам, стычки с немцами, перестрелки, ракеты и снова перестрелки.

Вчера у Пашкевича открылась рана, идти дальше было невозможно. Решили переждать денек на ячменном поле. Чапов отправился в село. Женщина из крайней хаты снабдила его продуктами. Когда он возвращался обратно, на него наткнулся Рева.

— Це точно, — подтверждает капитан. — Лежим, о куреве скучаем. Вдруг вижу — голова из копны показалась: не иначе, как партизаны или наши хлопцы. Дай, думаю, погляжу, кто такие. А как увидел сапоги — ну, тогда уже смело пошел… Что это, комиссар? — взволнованно спрашивает Рева, заметив запекшуюся кровь на штанине. — И тебя не миновало?

— Пустяки, Павел, — отвечаю я и ловлю себя на том, что впервые называю Реву по имени и что это получилось так естественно и просто.

— Пустяки? — недоверчиво переспрашивает он. — Да ты сидай, сидай, комиссар, — уговаривает Рева, удобно усаживая меня. — Сидай и слушай.

Рева рассказывает, как чудом спасся, когда нагрянули машины, как, подобно мне, отправился к хутору в надежде встретить наших, в хутор не попал, но неожиданно наткнулся на старого знакомого.

— Понимаешь, комиссар, гляжу: хлопцы в гражданском идут. Приглядываюсь — Коваленко, инженер-теплотехник из Кривого Рога, я его три года знаю. «Куда, спрашиваю, курс держишь, землячок? К фронту?» — «Нет, — отвечает, — мы в Киев направляемся» — «Что так? Добрые люди к своим тянутся, а ты поближе к Гитлеру?» Улыбается: «Кому что положено, Павел Федорович. Одному велено через фронт пробираться, другому — в тыл к немцам идти». Вижу: на подпольную работу идет и расспрашивать его — зря время терять. Все равно не скажет… Ну и удивил же он меня! Если бы до войны мне сказали, что он, Коваленко, этот тихоня, будет подпольщиком — не поверил бы…

Я плохо слушаю Реву. В голове одна мысль: что делать? Главное, основное — где фронт? Сумеем ли пробиться? Хватит ли сил?..