Александр Сабуров - За линией фронта

Низким поклоном кланяется Григорий Иванович, по старому русскому обычаю касаясь протянутой рукой мерзлых комьев земли…

В строю проходят отряды — наш, Погорелова, Воронцова, Боровика. Смотрю на них, и мне до боли отчетливо вспоминается вот такой же морозный день, Володя Попов в первой шеренге, его гордая мальчишеская улыбка и глаза, полные радости, молодой торжествующей жизни…

— Александр, давай мне людей, — подходит ко мне Рева. — Сколько можно ждать?

— Подожди еще немного, Павел. Всему свой срок.

Оставив отряда в Горожанке, вместе с Богатырем, Ревой и Ларионовым уже второй день объезжаем южную окраину Брянского леса.

Мы едем знакомыми местами — Середино-Будский район, Лесное, Брусна, Зерново — и передо мной неотступно стоит Пашкевич. Кажется, совсем недавно ходили мы с ним по этим глухим лесным тропинкам — и вот теперь возвращаемся без него. Так остро это ощущение близости Николая, так отчетливо ясно вспоминаются наши споры и хорошие задушевные разговоры, что я подчас не могу сосредоточиться…

Сразу же после Трубчевска у меня зародилась мысль о применении новой партизанской тактики: я мечтал сам выбрать место для боя, вызвать на себя врага, продиктовать ему и время боя, и силы, которые будут брошены против меня, — и разбить его. Короче: полностью взять на себя инициативу.

Сейчас все складывается крайне благоприятно. Фашистское командование проводит перегруппировку войск: к фронту на смену разбитым под Москвой частям движутся с запада свежие дивизии. Один из полков остановился на отдых в Середино-Буде. Вот на нем-то я и решил провести свой опыт…

Мы кружимся вокруг Буды, и как на зло, никак не можем найти подходящего места для боя.

Подъезжаем к Гавриловой Слободе. Мы путешествуем в обличье полицейских и смело идем по улице.

Недалеко от центральной площади на воротах висит объявление:

«Кто заявит о появлении партизан в своем доме, будет вознагражден доверием германской империи».

— Недорого же нас ценят, Александр, — улыбается Богатырь.

— А як ты думаешь, Захар? По товару и цена, — мрачно откликается Рева: он до сих пор никак не может простить нам задержку с ответным ударом.

У церкви толпа. Что бы это значило?

— Воскресенье сегодня. Богу молятся, — замечает Захар.

Останавливаемся за углом дома и наблюдаем.

В детстве я не раз видел воскресную толпу прихожан у деревенской церкви: приглушенный говор, нарядные платья. Здесь все иное: угнетающее молчание и серое затрапезное платье. Только одна женщина в яркой шали и красных полусапожках, но она одиноко стоит в стороне, лишь подчеркивая своим одиночеством отчужденность от толпы.

Подходим ближе. Нас встречают удивленные, растерянные взгляды.

Толпа расступается. В открытых церковных дверях стоит невысокого роста тучный старикашка и, властно покрикивая, принимает от женщин мешки с зерном.

Входим в церковь. Старикашка вытягивается передо мной в струнку. В глазах, маленьких, заплывших жиром, — растерянность и страх: он никак не может понять, с кем свела его судьба.

— Хлеб собираем… господин начальник, — трусливо бормочет он. — Народ амбар сжег, зерно растащил… Ну, вот, мне, старосте, и приказано снова, так сказать, восстановить положение…

Староста нерешительно замолкает. Он явно ждет моей реплики, чтобы понять, наконец, кто так нежданно пожаловал к нему. Но я молчу.

— Темный народ. Необразованный, — не вытерпев неопределенности, продолжает староста. — Никак втолковать не могу, что, дескать, не его это хлеб — империи.

— Какой империи?

Снова страх мечется в глазах старосты: неужели ошибся?

— Нашей, — с трудом и уж очень невпопад выдавливает из себя старикашка.

Ясно: староста принимает нас за немецкое начальство. Значит, удался наш маскарад. Не будем пока разубеждать его.

— Це правильно делаешь, — покровительственно говорит Рева, и в голосе его начальственные нотки. — Правильно. Только якой дурень приказал в церковь ссыпать? Церковь при советской власти работала — где же сегодня молиться сельчанам?

— Совершенно верно изволите говорить. Совершенно верно, — подобострастно улыбаясь, тараторит староста. — Я так же полагаю, а вот господин шеф из Севска имеет особое мнение: «Бревно ты, а не староста, — выразился он. — Партизаны в церкви зерно не сожгут, а нам плевать на церковь»… Им, конечно, с горы видней, господину шефу. Тем более полк в Буде стоит — кормить его надо. Вот и выделили для снабжения нашу Гаврилову Слободу да соседний Хлебороб. Там зерна видимо-невидимо…