Михаил Ланцов - Новик [СИ]

- Государь, - на выдохе произнес он. И в слитном движении, приложив правую руку к сердцу, поклонился. Достаточно глубоко, но по-японски, не сгибая спины.

У царя взлетели брови.

Во-первых, парень его опознал, хотя никогда не видел, как царю сказывали. А во-вторых, манера приветствия выглядела совершенно непривычной. Вроде простая. Но чувствовалось в ней что-то… и уважение, и самоуважение.

- Каким был ваш путь? Легок ли? – поинтересовался Иоанн. – Я слышал, что на дорогах неспокойно. Тати озоруют.

- Слава Богу, - ответил Андрей, разгибаясь и становясь прямо. Плечи отведены назад. Спина – словно стержень проглотил. – Государь, мне сказывали, что не прилично приходить к тебе с пустыми руками. Но я беден. Почти все мое имущество – на мне. Поэтому, прими, не побрезгуй. – сказал он и протянул свиток.

- Что сие? – не принимая его, поинтересовался царь.

- Вирши хвалебные.

- Так читай.

Андрей удивленно вскинул бровь, не ожидая такого поворота. Но Иоанн лишь едва заметно улыбнулся кончиками губ и кивнул. И парень развернув свиток, начав читать на распев с максимальным выражением.

Сначала он прочитал сборную солянку стихотворения «На взятие Казани», которую Алиса попыталась изобразить. В рамках совершенно непривычной для эпохи силлабо-тонической нормы стихосложения. Ее еще просто не придумали. Поэтому звучало это все ОЧЕНЬ необычно, хотя складно и мелодично. Не говоря уже о звучании и общей компоновке, выбивавшейся чуть более чем полностью из всего, что царь читал либо слышал.

Там было все, что удалось хоть как-то склеить друг с другом. Кусок из «Бородино» Лермонтова. Кусок из какой-то песни XX века. Кусок еще откуда-то. Но адаптировано и причесано под местный язык и реалии, без единого артефакта, выбивавшегося по языку или смыслу. Всего пять четверостиший, но труда они Марфе стоили немалого. И Андрею, ибо он ее консультировал, с точки зрения исторических реалий.

Это стихотворение и было главным подношением. Ведь и Андрей, и Марфа помнили о том, как в XVIII-XIX веках правители любили получать стихотворения хвалебные, прославляющие те или иные их достижения. Особенно военные и политические. Эффекта, впрочем, на Ивана Васильевича все их усилия не произвело никакого. Он прослушал молча, не выражая никак своего отношения. И вообще держа маску бесстрастия на своем лице.

Явно дело пошло не так и не туда, подумал Андрей. Однако все же зачитал «Боже царя храни!» в расширенной версии. Само собой, с пояснением, как и в предыдущем случае что к чему и зачем. И опять ничего.

Прочитал.

Замолчал.

Царь тоже молчал, как и присутствующий десятник. Тот, кстати, был, без всякого сомнения, потрясений в положительном ключе, но молчал. Царь же, пристально рассматривал Андрея с очень странным, задумчивым взглядом. Пока, наконец, не произнес:

- Славные вирши. Но разве это дар для царя?

- Прости Государь. – невозмутимо ответил Андрей, скрутив свиток. – Ты прав. Это просто слова.

- Тогда в чем твое подношение?

- Я слышал, что боярам не нравится твой выбор супруги. Говорят, что ее здоровью угрожают злые козни. – От этих слов Иоанн напрягся, а взгляд его стал ледяным. – Я не ведаю кто, когда и как будет пытаться ей навредить. Ей, а значит и тебе, и всем нам, твоим верным слугам. – добавил Андрей. - Честных людей обычно травят ртутью да мышьяком. И не разом, а по чуть-чуть, дабы не распознать на пробе. Чтобы этому злодейству противостоять нужно каждый день пить молоко и есть сырые яйца. Это средство не поможет, если решать дать много яда. Но если кормят маленько, чтобы отрава накапливалась, то…

- Не боишься давать мне такие советы? – очень жестко и холодно спросил царь.

- Если нужна проверка, то я готов лично вкушать яд в течения месяца или более, защищаясь предложенным способом, – произнес Андрей. И замер с самым невозмутимым видом. Серьезным. Максимально спокойным.

- Откуда о том ведаешь? – после очень долгой паузы спросил Иоанн.

- Отец о том сказывал.

- А он отколь ведал?

- Мне то неизвестно.

- Читать-писать тоже он тебя учил?

- Истинно так, - ответил Андрей, имея в виду не этого, а того отца – из прошлой жизни. – Он сказывал, что ученье – свет, а не ученье – тьма.

- Добрые слова, - кивнул царь и кивнул на столик, мол, клади свиток. Андрею не требовалось второй раз намекать. – Я слышал, - продолжил Иоанн, - что ты удумал новую масляную лампу, которая светит ярче прочего.

- Удумал.

- И печь, что не дымит?

- Что отводит дым сразу на улицу, оставляя в избе лишь тепло.