Скрутили этого паренька, у кожаного пена со рта брызжет: «Сучёнок, поповский прихвостень, я давно за тобой слежу. Ты смуту среди бойцов-красноармейцев разводишь, поповскую пропаганду в ряды советской власти протащить хотел. Пусть все видят, что мы делаем с теми, кто становится на пути светлого будущего. Пусть тебя поповский Бог спасёт, он же сильнее советской власти, или нет? Да ни хрена он не сильнее, его просто нет, слышишь, нет, и я тебе это докажу!» Парнишку привязали к повозке, надев петлю на ноги, этот коженосный прыгнул в подводу и со всей дури стегнул коня батогом. От такого удара конь должен был понести, как ветер, а он даже ушами не дёрнул. Звездоносный коженос совсем обезумел. Он всё стегал и стегал коня, пока тот не упал от боли, но с места так и не двинулся. «Врёшь, врёшь, нет тебя, нет! Я докажу! Всем, всем докажу!» – орал он в припадке безумного бешенства. Даже его глаза потеряли цвет – стали абсолютно белыми с кроваво-красными сосудами-ниточками, как-то безобразно жутко вываливающимися наружу, губы приобрели сине-фиолетовый цвет, причём верхняя так высоко задралась, что почти касалась носа, оголив жёлтые неровные и очень большие, как у лошади, зубы. «Яму ройте, яму! И крыс туда, крыс побольше, крыс!» Пока рыли и ловили крыс, он мучал парня, тыкая в него ножом, нанося не смертельные, но очень болезненные раны. «Ну скажи, скажи, что его нет, и я отпущу тебя, – шипел он. – Или скормлю крысам».
Я никогда не забуду слова того солдатика: «Есть Бог, это так же точно, как то, что Иисус Христос – Сын Его, Богородица – Мать Христа, а я – раб Божий Никита, а если Господь решил, что я должен умереть именно так, – так, значит, и должно быть, и слава Господу за всё!» – «Ты что?! Ты что, не хочешь жить, ты за кого собрался умирать? Ты же Его даже не знаешь, не видел. Не мог видеть. Он выдумка, вымысел, сказка». – «Бога никто и никогда не видел, и никто не знает Его так, как должны знать. Зато Он видит нас и знает нас. И тебя Он видит и знает, и жалеет. И всё, что есть, – всё от Него». – «О да! И подохнешь ты в яме с крысами, по желанию Его».
Глаза кожаного стали почти кроваво-красными, гримаса лица постоянно дёргалась, меняя маски – одну страшней другой. Он схватил парнишку и поволок к яме, заставил его встать и пинком сбросил окровавленного в яму, где уже кишмя кишели крысы. Он настолько был уверен, что боец погибнет в этой яме, что не стал даже смотреть туда, резко развернулся на каблуках и медленно пошёл к открытым дверям храма. Но зато я видел, и ещё не один десяток бойцов видели, как парнишка упал в яму и что ни одна крыса даже не попыталась его укусить: они ползали по нему, не причиняя ему никакого вреда, а этот мальчик лежал там среди них и улыбался.
Никто не заметил, как безумный коженос зашёл в храм, но зато все услышали страшный вопль, доносящийся из храма. Все бросились туда и замерли на пороге: на полу лежало тело коженоса, пробитое и пригвождённое к полу сорвавшимся с потолка огромным резным паникадилом.
– А что с пареньком? – вдруг подал голос Жорка.
– С каким пареньком?
– Да с тем, что в яме.
– А! Так его пытались достать из ямы, так ага, где там! Крысы бросались на его защиту, впиваясь зубами во всё, что пыталось туда спуститься или хотя бы протягивало руку, пока не появился непонятно откуда старик, он перекрестился, подал парню руку и вытащил его. Вот так вот, Жора, и попробуй скажи, что Бога нет, и нет чудес от него, что есть только случайность, случай…
Я смотрел на деда, а видел не его, а ту картину, ситуацию, о которой он рассказывал. До сих пор не могу забыть тех ощущений в тот день. Я словно там был сам, видел всё своими глазами, мог дотронуться до людей, только в каком-то оцепенении. И коня я этого видел, даже погладил. Мне так жаль его было. Помню даже, у меня слёзы как будто были настоящие, так я переживал за скакуна. И конь встал; встал, словно ничего и не было – ни боли, ни злого батога, ни кожаного. И храм тот видел и как будто бы был в нём. Не знаю почему, но я вдруг сказал:
– Деда, а конь тот – он живой, он не умер!
Дед обалдело воззрился на меня.
– Сёмка, ты спрашиваешь или утверждаешь? – теперь вопросы стал задавать дед.
– Я знаю!
– Знаешь – откуда?
– Я видел его, он встал, я был там, деда, был. И Басурманина видел, и солдатика, и крыс, и икону ту видел. И теперь я знаю, знаю, что это за плюсик белый у тебя в ларце: это крестик, он сделан из кости. Расскажи мне про него, деда. Пожалуйста, расскажи.
– Ну это, Сёмка, другая история. Ладно, слушай! – дед немного подумал и согласился. – Эта история произошла в том самом лагере, где сидел Жорка Адэский, да, собственно, эта история произошла с его участием.
Читать дальше