Алексей Пертов: Гнус. роман

– Женя, какие сюжеты? Китайцы давно весь рынок фотокартинами завалили. Ты уж прости, понесло меня по пьянке, а остановиться не смог. Я в этом Израиле так устал, что сил нет. Работаю с утра до ночи, а стакан пива даже не с кем выпить – все какие-то себе на уме… Вот и потянуло на родину. А здесь на тебе – Ханс! Мы, считай, уже десять раз поездку окупили. А если ещё его работы найдём – так и вовсе в шоколаде будем!

Пока Эжен переваривал услышанное, Граба взахлёб рассказывал о Хансе. Известный голландский художник Йозеф Ханс, цены на чьи картины с каждым годом росли как на дрожжах, слыл чудаком. Ему было абсолютно наплевать на деньги и интересно только вдохновение, которое искал, разъезжая по свету. Находил он его в забытых богом местах – непроходимых лесах, диких степях и неизведанных горах. Исчезнув на несколько лет, он внезапно появлялся в Европе с десятками первоклассных шедевров и, распродав за гроши, снова пропадал.

– Я уверен, что Ханс где-то здесь поблизости обитает. Его уже лет шесть как никто не видел, и если мы у него первыми всё заберём, то я куплю виллу рядом с тобой.

– Постой, а при чём тогда Катенька Морозова?

– Проделки критиканов. Из творчества Ханса хотят новый бренд сделать, якобы в России появилась девочка-вундеркинд. Я когда услышал про искусствоведа из Австрии, сразу всё понял.

Звучало это весьма сомнительно, но Граба так убедительно говорил, что Эжен не только поверил ему, но и простил выходку с производством. Он когда-то слышал о Хансе и знал, что цена на его картину порой достигает пятидесяти тысяч долларов. «Это же сколько работ за шесть лет он мог написать?» – думал он.

Чтобы удостовериться в хитросплетённой версии, друзья всё же решили отыскать Катеньку Морозову. Граба позвонил Аде, и та сказала, что действительно есть такое юное дарование, и даже дала его адрес. Через час они стояли перед дверью вундеркинда и звонили в звонок.

Дверь им открыла прекрасно сложённая женщина лет двадцати пяти, со следами порочности на лице – из-под обильного макияжа проступали одутловатость и мешки под глазами, а грубый голос выдавал заядлого курильщика:

– Вам кого?

– Катя Морозова здесь живёт?

– Нет её.

– А где она?

Женщина оказалась мамой Кати, и сказала, что та вместе со своей бабушкой уехала на Алтай.

– Простите, а зачем? – поинтересовался Граба.

– Рисовать. Туда художники со всего света съезжаются.

– Скажите, это Катина работа? – показал картину Граба.

– Не знаю. Рисованием с ней бабушка занимается. У вас всё? – И, не дожидаясь ответа, захлопнула дверь.

– Вот всё и сошлось! – констатировал Граба. – Ханс на Алтае рисует, а его картины за Катенькины выдают.

– А Хансу-то какая выгода?

– Да какая блаженному выгода. Надо бы узнать, где там они собираются.

Друзья вернулись в отель.

В холле навстречу им шёл невысокого роста черноволосый мужчина. Вглядевшись в его невзрачное лицо, украшенное аккуратными усиками, Граба расплылся в улыбке:

– Какие люди! Женя, смотри, кого нам бог послал!

А бог послал им Игоря Шумского, давнего приятеля, с которым они начинали играть в ансамблях и который потом пошёл работать в ФСБ.

– Здорово, мужики, – произнёс божий посланник.

– Ты здесь как, по службе? – подмигнул Граба.

– Со службой давно покончено.

– Так, а где сейчас?

– До сегодняшнего здесь работал.

– Интересно… Ты подожди, надо бы это обсудить.

Граба сходил в номер, оставил картину и вернулся в холл.

– Есть здесь поблизости приличное заведение, чтобы покушать и так далее?

– Разве что «Золотое ущелье».

Они вышли из отеля, и буквально через пять минут Шумский привёл в небольшой трактир. Скрупулёзно изучив меню, Граба пробормотал: «Годится», и сделал заказ.

Вскоре под закуски с холодной водкой завязалась беседа.

Граба рассказал, что они с Эженом уехали из страны, и принялся расспрашивать Шумского:

– Что из органов-то ушёл?

– Из-за романтики. Думал, там боевое братство, все друг за друга, а на деле как и везде – вроде все равны, но есть равнее. В общем, надоело за сынков генералов под пулями бегать в горячих точках.

Граба сочувственно вздохнул:

– А ведь я тоже на романтике погорел – наслушался песен об избранности иудейской, а на деле оказалось – избраннее тот, у кого пейсы длиннее. А кого их нет – тот и вовсе не еврей…

Слегка захмелевший Шумский лукавил. Ни по каким горячим точкам он не бегал и из органов не уходил. Его попросту уволили за излишнюю самостоятельность и использование недозволительных методов. Он занимался тем, что привлекал к расследованиям экстрасенсов, парапсихологов, хиромантов и прочую околонаучную публику. И хотя «помощники» иногда и давали полезную информацию, что было скорее случайностью, подшить к делу её было нельзя. Ну как можно юридически оформить показания какой-нибудь гадалки бабы Веры или шамана Толи, пусть даже они помогли найти американского шпиона? В конце концов начальству выкрутасы Шумского надоели, и после одной из медицинских комиссий его тихо уволили.