Александр Никонов - Амурский ангел. приключенческий роман

– Дядя Актанка, а дальше-то что случилось? Рассказывайте, рассказывайте, это очень интересно.

Попыхав дымом, егерь продолжал свой рассказ:

– Сначала я подумал, что Резая беспокоит болотный газ. В тех местах очень много старых болот, которые летом начинают выделять метан. Бывали случаи, когда там находили мёртвых зверей. Но метаном совсем не пахло. Я решил проверить. Перезарядил на всякий случай «сайгу» и пошёл вдоль берега. Резай увязался со мной. Чем дальше мы уходили, тем больше он дрожал, крутился возле ног, потом стал прижиматься и тихонько скулить. Я продрался сквозь заросли и вышел на чистинку. Гляжу – у берега копошится кто-то, вроде как моется. Чуть в сторонке человек пьёт воду из ручья. Только странный какой-то человек-то. Будто бы голый и в то же время не голый.

– Это как, голый – не голый, – прервал Ивана дед Устин. – Ты рассказывай яснее.

– Вот и я поначалу не понял. Вроде бы как трико на нём, белое такое, в обтяжку. А за спиной что-то вроде сидора, длинный такой и тоже белый. Я прямо оторопел. Другой, тот, что пил, тоже на него похож, только маленький, вроде как ребёнок. Я кричу: «Эй, вы кто? Чего тут делаете?» Маленький-то испугался, сжался весь в комочек, потом встал и быстро побежал к другому, к взрослому. Ножки у него длинные, кривые, как деревянные загогулины, и красные, как у курицы. А закричал так, что у меня поджилки затряслись: пронзительно так, длинно, тонким голоском. Взрослый обернулся, спокойно так поглядел на меня и вылез из воды. Матерь Божья, гляжу, а это баба. – Актанка повернулся к девушке. – Ты извини, Луша, но у неё всё при ней было: груди, значит, ну и всё остальное. И ведь совсем голая, только кожа вроде как пушком, меленьким таким, беленьким, покрыта. Я и ахнул. Рот открываю, а спросить ничего не могу, как онемел. И тут смотрю, а сидор-то у неё за плечами расправляется и превращается в крылья.

Тут не выдержала Лукерья. Насмешливо глядя на егеря, она спросила:

– Дядя Актанка, а вы не придумываете? Это сказка какая-то.

Иван неожиданно встал с чурбака, вскинул голову к небу и наложил на себя убедительный широкий крест. С чувством произнёс:

– Вот вам крест – чистая правда.

Дед Устин серьёзно заметил:

– Видать, правду мне рассказывал покойный батюшка, про алмыса-то. А я ведь не верил по-молодости, смеялся над ним. Вот как ты, Лукерья.

Луша стала оправдываться:

– Да я чего, дедуша, я ничего. Просто уж больно невероятно.

– Запомни, – поучительно, погрозив пальцем, сказал дед Устин, – если человек что-то говорит под крестом господним, значит, он клятву за свои слова берёт. Это у вас, городских, там всё хиханьки да хаханьки над Богом вытворяют, а таёжный православный человек всегда под Богом живёт и под крестом никогда врать не станет. Поняла ли?

Опустив голову и покраснев, Луша ответила:

– Да поняла я всё, дедуша. Вы уж простите меня, дядя Актанка.

Иван ничего не ответил. После долгого и тяжёлого молчания дед Устин сказал:

– А ты рассказывай, Ваня, не обращай внимания на эту неверу и балаболку.

Актанка вздохнул и продолжал:

– Да я и сам никому и ни за что не поверил бы, если бы своими глазами не видел. Вот штука какая. – Рассказчик не забыл пососать свою табачную люльку, выпустив изо рта несколько порций дыма. – Да, так вот. Женщина эта расправила свои крылья, глядит на меня таким неподвижным взглядом, как у сыча, словно прицеливается, и застрелить хочет. Я-то понимаю, что взглядом застрелить нельзя, а всё равно жутко, потому что глаза у неё большие, круглые, как часы.

– А как они выглядели-то, дядя Актанка, – снова не вытерпела Лукерья. – Они на человека похожи или как?

– Да как тебе сказать. Дитёнок больше на птенца похож. Лицо у него такое вытянутое, рот не рот, клюв не клюв, уши большие, оттопыренные, острые, две ручки, и тоже сидор за плечами. Это я уж потом понял, что это не сидор, а сложенные за спиной крылья. А женщина-то ладная: гладкая такая, даже красивая, с обыкновенными ногами и руками. Вобщем, взглянула она на меня, каркнула что-то своему птенцу. Потом они взмахнули крыльями, поднялись в воздух и полетели, прямо над бережком, низко так, и пропали. – После долгой паузы Актанка глубоко вздохнул, посмотрел на небо и добавил: – Уходить из тайги надо. Скоро здесь совсем плохо будет.

– Почему, дядя Актанка? – спросила Лукерья.

– Примета такая есть. У меня на Алтае мой друг живёт, он шаманит. Он рассказывал, что у них в горах растут оленьи камни. Под каждым этим камнем большая дыра, в которой живут люди-птицы. Шаман называет их суйла. Когда они недовольны людьми, которые живут на земле, из-под камней вылетает большой огонь, превращается в суйла, и они поедают людей. Женщин они не поедают, и тогда среди них появляются люди с перепонками между руками и ногами, которые летают по воздуху. Эти люди тоже начинают жить под землёй. Скоро и мы все уйдём под землю, – со вздохом закончил Иван Актанка.