Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— Кого же мне еще обвинять?!

— Замечательная логика. Наверное, ты просто расстроилась, что я не обещал на тебе жениться. Конечно, все еще можно рассмотреть и этот вариант восстановления справедливости. Правда, я забыл, ты ведь сбежала из монастыря. Допустимо ли нарушать принесенный Господу нашему обет? — теперь он откровенно издевался.

София онемела от бешенства. Покраснев, она несколько раз раскрыла и закрыла рот, но, прежде чем она нашла, что сказать, вмешалась Грегорика.

— Умолкни, Яков! — с возмущением выкрикнула она. — Ты не имеешь права так говорить! — обернувшись к певичке, она успокаивающе обратила к ней ладони. — Прошу прощения за него. Но разве вы не понимаете, что стоите над пропастью? Один неверный шаг — и возврата уж не будет. Кто бы ни был виноват в ваших злоключениях…

— …Замолчи! — взвизгнула София, и вдруг влепила Грегорике пощечину, прервав ее слова. — Мне не нужна жалость! Особенно от тебя! Если бы не ты, все могло быть по-другому!.. Почему он танцевал с тобой, а не со мной?! Почему он смотрит только на тебя?

Грегорика лишь удивленно расширила глаза — она явно не поняла, о чем шла речь. Принц же мгновенно перестал улыбаться. София закричала с издевкой:

— Ты думал, что никто не заметит?.. Ха!

Она снова замахнулась на принцессу, но теперь та подставила руку, блокировав удар. Стоявший за ее спиной рослый стюард-инсургент потянул ее назад, и Грегорика лишь сверкнула глазами:

— Очнитесь, пока не поздно!.. Вы погубите и себя, и других!

— …Себя?! — яростно топнула София. — Лучше бы о себе волновалась!

— Маэстрина, что толку препираться — угрюмо пробормотал инсургент. — Мы пришли покарать последышей Тюдоров, так что бы и не начать с нее?

София секунду поколебалась, потом решительно кивнула.

— Да! Вот именно! Это правосудие, все слышали?! — оно обвела угрожающим взглядом публику. Лица студентов были бледны, девушки в ужасе зажимали себе рты, чтобы не кричать. Седобородый капитан "Олимпика" с отвращением нахмурился. Странно, но на костистом лице старшего помощника застыло совсем иное выражение — жадного внимания. Он не отрывал горящего взгляда от развертывающейся посреди зала гротескной сцены, и на его бледных скулах проступили пятна. Его тонкие губы разошлись в гримасе, оскалив прокуренные зубы, но он не замечал этого.

Принц Яков же замер, точно пораженный громом. Теперь ему было явно не до смеха.

— Что ты задумала, София? — с угрозой в голосе спросил он.

— Мы казним ее первой, — мстительно заявила София.

Рослый стюард, тоже мельком глянув в зал, а потом на принца, и прогудел:

— Маэстрина, был у нас обычай, ей-бо. Пускать прогуляться по доске.

Певичка подхватила мысль на лету, бросив взгляд через плечо, и щелкнула пальцами.

— Доски у нас нет, но расстелем красную дорожку! Ну-ка!

Флейтист, маявшийся неподалеку — он явно не знал, что делать со своим револьвером — с готовностью порысил в сторону и действительно приволок оборванную со стены багровую шелковую драпировку.

Она протянулась по блестящему паркету дорожкой прямо к ближайшему высокому — по всей высоте залы — оконному проему, забранному прочной рамой с небьющимся авиационным плексигласом. Средняя секция рамы сдвигалась вбок, и флейтист-инсургент, нервно поправив очки, открыл ее, впустив в залу порыв холодного сырого ветра, взметнувшего занавески и дамские прически.

Рослый инсургент чуть поколебался, и подтолкнул принцессу, которая заметно побледнела, в сторону темного проема. Ей предстояло пройти пятнадцать шагов.

— Грегорика!..

Второй стюард заломил руку принцу, который рванулся, было, вперед, заставив его остановиться. Лицо Якова было бледно и несло выражение отчаяния, но глаза оставались странно сосредоточенными. Он стрельнул взглядом на Софию, которая замерла, словно не понимая, что именно последует за ее словами — в глазах ее плескалось мучительная неуверенность. Потом глянул в зал, туда, где светились золотыми крылышками фуражки офицеров. Затем встретился глазами с конвоировавшим Грегорику стюардом-трансильванцем. Тот оглянулся через плечо со странно нерешительным выражением, словно прося совета. Только очень внимательный наблюдатель успел бы заметить, как принц вдруг на мгновение утвердительно опустил веки. Трансильванец едва заметно кивнул и повернулся обратно, к своей жертве.

Теперь Яков смотрел только на Грегорику — пристально, жадно, словно выискивая в ней признаки надлома и слабости, нетерпеливо ожидая момента, когда со слишком самостоятельной и независимой сестры сползет броня гордости, и она обратит на брата испуганный, молящий о спасении взгляд.