Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— Если бы вы знали, как долго, как безуспешно я разыскивала любые, самые крошечные крупицы истины о тех событиях, вы бы поняли, каким издевательством видится мне эта… эта галлюциногенная профанация, которая всплыла в конце летнего театрального сезона! И вы еще имеете наглость утверждать, что в ней есть что-то, кроме лжи и наркотического бреда?! — на скулах Грегорики Тюдор вспыхнул горячечный румянец. Кажется, принцесса была просто в бешенстве… но это ведь ее проблемы, не так ли?

Впрочем, может быть, и нет. Легкое движение слева заставило меня покоситься на горничную, которая привела меня сюда… и я тут же пожалел об этом. Взгляд ее ледяных глаз окатил меня такой концентрированной ненавистью, что по спине пробежал холодок. Сжав кулаки, она подалась вперед, дрожа от напряжения, как охотничья борзая, не видящая ничего, кроме указанной хозяином цели, и ждущая лишь слова — броситься и разорвать на куски. Совсем не то, чего обычно ждешь от услужливой горничной… пожалуй, стоит поостеречься.

— Понимаю ваше возмущение. Даже разделяю его — отчасти. Однако не могу не удивляться экспрессии, с которой вы реагируете. Как говорили мои славянские предки: "на чужой роток не накинешь платок". Может быть, мне, как лицу заинтересованному, и хотелось бы набить физиономию распоясавшемуся творцу, но я говорил об этом скорее в шутку. По вашим же словам представляется, что вы по-настоящему готовы вызвать его на дуэль. Но простите, это будет выглядеть смешно. Мало кто — кроме вас, ваше высочество — заметил эту постановку, и уж, тем более, отнесся к "Белой птице" серьезно.

— Но я читала несколько рецензий в вечерних газетах, и они были столь же отвратительны, как и это низкое комедиантство! "Ах, какой авангардизм, какой постмодернизм"!.. "Какая пикантная интерпретация!" Республиканцы рады найти повод, чтобы еще раз потоптаться по памяти Императора. Я даже слышала, что тот мерзавец получил какую-то художественную премию — наверняка от них, в благодарность за помощь!..

— Для меня это новость… но не удивлюсь, если вы правы.

— Если бы только знать, откуда он взял свои грязные инсинуации… — принцесса стиснула зубы, перебарывая клокочущее возмущение. Сделала глубокий вдох и заговорила более ровным, но все равно угрожающим тоном. — Помимо глупостей про то, что мой дед ухаживал за вашей бабушкой, в разговоре с однокурсницей вы упомянули, что некоторые моменты из постановки якобы каким-то причудливым образом связаны с действительностью. Вы готовы объясниться?

— Я бы попытался, но опасаюсь, как бы вы не вызвали на дуэль меня вместо мэтра Метерлинка, — саркастически усмехнувшись, ответил я. — Думаете, вы вправе требовать от меня каких-то объяснений, только что назвав мою бабушку лгуньей?

Глаза принцессы вспыхнули огнем, да так, что я едва не отшатнулся. Но она заслужила отповедь, не правда ли? Скорее всего, на этом наша беседа и закончится. Едва ли эта агрессивная гордячка способна на то, чтобы извиниться.

Представьте себе мое удивление, когда я понял, что ошибся.

Грегорика Тюдор коротким властным жестом остановила горничную, которая снова угрожающе качнулась вперед, окатывая меня волнами едва сдерживаемой ярости, и несколько секунд помолчала. Прикрыла глаза, чуть шевеля губами — постойте, неужели считает от одного до десяти? — затем выдохнула, и снова повернулась ко мне.

— Господин Немирович, приношу свои извинения. Мне не следовало говорить таким тоном. Наверное, я действительно выглядела глупо… и обидела вас, особенно, если вспомнить слова, которые вы говорили о… о гнусных намеках на отношения между принцем Максимилианом и лейтенантом Ромеро. Но, дело в том… — она поколебалась, нервно побарабанила пальцами по поручню, и продолжила. — …Понимаете, это очень важно для меня. Я вижу, что кто-то пытается забросать грязью имена моего деда и прадеда, но не могу понять, кто именно… и зачем. Мне всегда казалось, что они совершили подвиг… столь великий, столь прямой и честный, что его просто немыслимо подвергнуть сомнению… словно пытаться погасить Солнце. И вдруг какие-то подручные беспринципных политиканов, ничтожества с низкими душонками, в своей глупой и мелкой борьбе за власть, походя очерняют их великие дела… очень трудно сохранять спокойствие, думая об этом. Я поклялась очистить память великих предков. И поверьте, дело не в уязвленной гордости или в неприязни к нашему нынешнему республиканскому строю… единственное, что мне нужно — это справедливость. Кто же знал, что разобраться в том, что именно произошло пятьдесят лет назад, окажется так трудно? О Науфрагуме так мало достоверных сведений, что невольно складывается впечатление — никто не желает говорить о нем. Вы ведь упомянули труд Моммзена, да? Я очень удивилась тому, как скупо он осветил тот поход, и до сих пор не могу понять причину…