Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

— А кто ж вы такие будете сами? — подозрительно прищурилась бабушка.

— Вообще-то мы из другой страны… ну, из соседней. Учимся там в школе. И так вышло, что мы потерялись, а потом… потом заблудились. Хорошо, что нашли вот эту штуку на гусеницах, едем, домой пробираемся. Но ехать еще далеко, а мы устали все, замерзли и проголодались страшно…

Я выглянул из будки и проиллюстрировал ее рассказ заискивающей улыбкой. Принцесса и Брунгильда, высунувшись из открытых башенных люков, тоже вежливо поздоровались.

— То-то я гляжу, говор-то не наш, — заметила бабушка. — И молоденьки, да девки одне… кто ж вас отпустил-то одних из дому? Родители-то, поди, теперь убиваются?

— Убиваются, убиваются, — закивала Алиса и добавила жалостно, — …уж не знаем, сумеем ли выбраться, животики подвело…

— Дак вы что ль голодные, сердешные мои? — догадалась крестьянка.

— Да! — едва сдерживая восторг, пропищала Алиса. — Два дня маковой росинки во рту не было…

— Ой-ой, лихо вам, лишенько!.. — сочувственно пригорюнилась хозяйка. И замолчала почему-то.

Алиса, выжидательно глядя на нее, помялась, повертела ножкой. Потом намекнула еще разок:

— До чего же пахнет вкусно…

— Печево-то? На неделю напекла, да и дочка с деревни внучку пришлет — сама не умеет, нет. "У баушки Вадомы, грит, лучшей всех хлебушек, вот те крест".

Нетрудно было догадаться, что рот Алисы наполнился голодной слюной — просто потому, что со мной случилось то же самое. Рядом кто-то гулко сглотнул.

Но вот беда, хозяйка никак не желала понимать намеков. А может быть… может быть, сама на что-то намекает?..

Я выбрался из люка, подошел и поклонился.

— День добрый, ба… тетенька. Мы голодные — страшно, а от такого аромата заворот кишок может случиться. Менять нам особенно не на что, но… не дадите ли нам хлеба?

Хозяйка грустно покачала головой.

— Ах, сердешный, да ведь муки-то — по донышку скребу. Внучек кормить надоть, а кто вдове поможет? Мой-то уж десятый годок, как помре, да и Грекула, единого сынка-кормильца по весне дикий зверь загрыз, а невестка родильной горячкой преставилась — вот ведь горе-злосчастье! Дочка замужем в деревне, да зятюшка — никудышник, хоть бы гвоздь пришел забить. Картошка поспела, пора копать, а сил нет, да и хребет ломит — беда…

Снова многозначительная пауза. Но теперь-то понятно, в чем дело.

— Так мы бы, ба… тьфу, тетенька… мы б вашу картошку и выкопали бы.

Глаза бабушки радостно вспыхнули.

— Ай, сынок, ай благодетель! Я ж думала, люди странные-перехожие, не пойми какие, а вы-то милостивцы, спасители мои! Только много ее, картошки-то. Поди пол-четверти позасадили.

— Это сколько? — прошептала мне на ухо Алиса. Я, скосив рот и почти не разжимая губ, шепнул в ответ:

— Полчетверти… полчетверти — понятия не имею. Тут же не акры, а десятины какие-то или гектары.

И, громко:

— Сколько бы ни было — показывайте, хозяйка.

— Погоди… — теперь в голосе Алисы слышалась паника. — …Копать? Картошку? Под дождем, в грязи?..

Но я не слушал.

— Начнем прямо сейчас — кушать страшно хочется.

Все оказалось не так неприятно, как представляла Алиса. Хотя дождь продолжал поливать, земля под ногами была роскошно сухая, мягкая и пушистая. Вилы входили в нее легко, как во сне, а вывороченные крупные белые клубни даже не нужно было сушить — чернозем и не думал налипать.

Выкопав последний куст в сорок пятом рядке, я выпрямился, утер трудовой пот и огляделся. Дождь изо всех сил барабанил по стеклу; так, что по шестигранным стеклам снаружи текли настоящие ручьи. Но здесь, в гулком геодезическом куполе, сверху лишь изредка срывались крупные капли конденсата.

— Поразительно, насколько велика сила науки! — с уважением проговорила Алиса. Она только что наполнила клубнями вторую корзинку и собралась тащить их к дальней стене, где небольшой бетонный оголовок скрывал вход в подвал. Туда-то девушки и носили выкопанную картошку, рассыпая в сколоченные из почерневших досок закрома. Выбравшаяся из подвала на свет божий Весна как раз пыталась стряхнуть налипшую на очки паутину. София, все еще слабая, снова закашлялась после первой же корзинки, и теперь пыталась отдышаться, привалившись к какой-то деревянной загородке.

С соседнего рядка донеслось раздраженное фырканье. Брунгильда никак не могла приспособиться втыкать вилы так, чтобы, с одной стороны, выворотить куст целиком, не оставив клубни под землей, а с другой — чтобы не протыкать их остриями. Сочный хруст, раздававшийся с завидной регулярностью, подтверждал, что у отважной телохранительницы, прекрасно разбирающейся во всех остальных колюще-режущих предметах, не имелось необходимого таланта к троезубым вилам.