Алан согласился и даже кивнул, но внутри его торжествовала какая-то иная «правда жизни». Он ничего не хотел, ни к чему не стремился, а письменный стол напоминал ему эшафот.
Вскоре он узнал, что первая красавица города и дочь его главы Мэри Армстронг познакомилась с Алексом Гроу и все вокруг, как по команде, вдруг зашептали о «необыкновенной любви». На вечеринках Мэри не отпускала от себя «подающего огромные надежды» Алекса ни на шаг, а тот, в отличие от Алана, и, судя по всему, не ограничивал себя только вежливыми и улыбчивыми ответами на наивные вопросы девушки. Алекс Гроу был прост, как тигр на охоте, хорошо знал свою цель и видел всю правду жизни. Ему даже не потребовались подсказки пастора-проповедника Майкла Томаса.
Как-то вечером Алан перечитал свой последний роман и пришел в ужас. Он осел на пол и захохотал.
– Сено, сено для бедной лани!.. – то и дело повторял он.
Алан напился до бесчувствия и проснулся утром в прихожей, возле вешалки. Над ним склонился Джордж.
– Вам помочь, сэр? – сиплым от спиртного голосом, спросил он.
Джорджа вдруг повело в сторону, и он едва не упал на Алана.
– Пошел к черту, скотина, – взревел Алан.
Он зло отпихнул слугу и ушел в зал. Алан замер посредине его, бессильно осматриваясь по сторонам.
«Ненавижу! – думал Алан, рассматривая потеки на стенах (текла крыша), треснувшее оконное стекло и перекошенную дверь в кухню. – Все ненавижу. Будь же это все трижды проклято!»
Именно тогда Алан вспомнил о своем брате Майкле Спенсере. Он удивился тому, что, оказывается, прошло целых пять лет после их расставания в Текате в домике доброго дядюшки Кейзи. Последнее третье по счету письмо от брата Алан получил четыре года назад. Майкл написал, что «теперь все хорошо» и он женился.
«А почему я ему не ответил на письмо?» – Алан потер лоб, собираясь с мыслями.
Но мысли были темны, как вода в колодце. Алан понимал только одно, что ему пора уезжать в далекий городишко Текату.
«В конце концов, ты только что ты проклял все на свете, – решил он. – У тебя уже нет другого выхода, парень».
19.
Они сидели на кухне, и Алан рассказывал брату о беспечной и праздничной жизни в Лос-Анджелесе.
– Это обычные пижоны все наивные дураки, Майкл, – весело восклицал он. – Люди без мозгов и совести. И главное, они боятся правды. Но Алан Спенсер оказался слишком велик для их низких черепных коробок, и они выбрали другого. Того, что попроще – провинциального, но хитрого дурака с большими деньгами. Мне обидно?.. Совсем нет. Я не захлебываюсь слезами и не дохну от тоски. Но мне жаль их, Майкл, просто жаль…
Они пили недорогое виски, ели бобы с бараниной, а когда тарелки пустели, на кухне появлялась худенькая, виновато улыбающаяся женщина с плоским лицом. Ее звали Марта, и она говорила с сильным немецким акцентом.
«И что только Майкл нашел в этой простодушной дурнушке, похожей на вокзальную уборщицу? – не мог понять Алан. – Наверное, она счастлива только тем, что по вечерам в их домике бывает тихо, а пьяный муж не колотит ее детей и ее саму».
– Правда страшная вещь, Майкл! – Алан опрокинул в рот очередной стаканчик. – И я все-таки ошибся. Я думал, забраться на некую гору и оттуда проповедовать правду. Не получилось. Почему?.. Потому что меня не стащили с этой горы за ноги, а просто построили рядом высокую пирамиду. Мне не обидно, что меня поставили ниже провинциальной бездарности, мне обидно, что эти бараны считают правдой жизни совсем не то, что ей является. А впрочем, пошли они все!..
Алан снова принялся за бобы. Прошла едва ли не минута, и он сказал:
– Извини меня, Майкл. Я прямо с порога заговорил о себе и… в общем… как это?.. – Алан смущенно улыбнулся и поднял глаза на брата. – Прости меня, а?
Майкл улыбнулся в ответ:
– Ничего страшного. Ты действительно обижаешься?
– На тех? – Алан показал вилкой куда-то за спину.
Майкл кивнул. Алан сжал зубы и на его скулах заходили желваки.
– Да, наверное… – нехотя признался он. – У меня была очень хорошая работа, Майкл, и я любил ее. Я проповедовал правду, был обаятельным изгоем, с которым мечтали познакомиться городские красавицы и неплохо зарабатывал, сидя за письменным столом. Но я исписался до дыры в душе, и когда нужно было попросту дать кое-кому по физиономии, меня вдруг потянуло в черную меланхолию. Вот ведь удивительно, черт возьми, – Алан ударил себя кулаком по колену, – что вытворяет с человеком его работа! Оказывается, между стрельбой и писательством есть большая разница. Разве я был раньше такой размазней? Скажи, Майкл.
Читать дальше