Валерий Кожушнян - Записки прохожего

Вечером он нашёл в себе силы соорудить нехитрый ужин, а уж затем принялся за бумаги. Содержимое папки разложил на журнальном столике, налил чашку чая и принялся за чтение. Письмо с первых строк не то, чтобы захватило, но по мере чтения всё более его заинтересовывало.

«И в женщине, изменой обожжённой, Есть горя знак, немой пустыни знак».

Я Вас приветствую, сударыня! Вы – ещё один печальный итог моего бытия. Так не хочется начинать своё послание с грустных признаний, но факты – упрямая вещь. Попробую объяснить. Хотя законы эпистолярного жанра предполагают иные приёмы и зачины обращений к адресату, но я так брезглив к устоявшимся нормам и канонам, что не достаёт сил даже на оправдания. И это не выкрутасы, а суть моей натуры. Но зачем это я Вам объясняю? Чтобы выглядеть лучше, чем я есть на самом деле? Вы и так знаете некоторые достоинства и нелестные свойства моего характера. Согласитесь, было бы глупо ожидать от меня реверансов и изящных оправданий по поводу бестактного поведения по отношению к Вам. Всяческие словеса в защиту собственного «эго» только увеличат мою вину в Ваших глазах. Я всё-таки слабый человек. Наверное. Я не сумел стать выше некоторых внешних обстоятельств и поддался не зову чувства, но долга. Я принимаю Ваш упрёк, что я не умею жить для себя. Так уж я устроен. Эти противоречия раздирают меня и поныне.

Не могу определить точно, когда это началось. Что именно? Угасание тяги к Вам, за которым следует, как известно, немота чувств. Обычно это называют Нелюбовью. Но была ли Любовь? Этот вопрос терзает меня неустанно. Признаюсь, ответить чётко и внятно даже самому себе не удаётся. Случаются моменты, когда абсолютно уверен – я люблю! И меня любят! Но после определённого периода эйфории с отчаянием понимаю – ошибаюсь! При одном упоминании Вашего имени впадаю в непонятные самому себе раздражительность и нервозность. Так что же это такое? Очевидна сакраментальность вопроса, но ответа нет. И будет ли? Конечно, лучше Пушкина об угаснувшей любви не скажешь. Помните? – «Я вас любил. Любовь ещё, быть может, В моей душе угасла не совсем…».

Можно было не писать это послание, а ограничиться цитированием строк русского гения. Однако поэт говорит о высокой любви с покоряющей силой чувства. Наши отношения, увы! – весьма приземлены. Поэтому нацелен говорить с Вами суровым языком прозы. Но это не умаляет ни моих чувств, ни моих страданий, ни моих сомнений.

Мудрецы Востока правы – каждый ищет свою Любовь. Ибо только она придаёт смысл пребывания на этой земле, и, возможно, безсмертье душе там, в заоблачной выси (пишу по-старому штилю через «з», ибо приставка «бес» преобразуется в потустороннюю сущность). И я любил! И не однажды. Но каждый раз, когда я выныривал из этого сладостного омута, меня охватывала тоска – ещё раз принял очередное увлечение за Любовь. «Господи! – восклицал я мысленно. – Да есть ли Она вообще, толкающая на безумства и великие поступки?». И продолжал, после вспышки умопомрачения, верить и надеяться – посетит и меня это высшее чувство. Только вот почему-то не посещало, даже мимо не проходило. Возможно, я обделён этим великим человеческим даром? Или Всевышний специально испытывает меня, высекая в сердце моём искру при виде падших и погрязших в пороках? Может быть, это не любовь, а жалость? По сути своей, которая унизительна. Так, по крайней мере, считал М.Горький. И я вслед за ним. Тогда почему я бываю таким взволнованным и уязвлённым? Не ведаю. Скорее всего, я отношусь к типу людей не способных на большие чувства и роковые страсти. Ведь есть индивиды, обделённые музыкальным слухом, неспособностью воспринимать краски (дальтоники) и другие потерянные в этом мире личности. Есть и во мне возвышенные чувства, и подвержен я самым тонким эмоциям, как мне кажется. Отчего же со мной такое происходит? За тяжкие грехи моих предков или за собственные, но в прошлой жизни? Нет мне ответа. Но я продолжал верить – снизойдёт и на меня благодать одного из сладчайших безумий. Когда-нибудь, пусть и в конце моего жизненного пути.

Судьба мне подарила Вас, сударыня. Я воспрянул душой и оттаял сердцем. Боже! Как вспыхнули все чувства во мне, как помолодело тело, как зазвенела звуками земля, как мощно заработало мое воображение!

А началось, Вы помните, всё играючи, как-то приземлёно, даже в некоторой степени непристойно. Но ведь любящие могут изменить многое и, прежде всего, себя. Однако сие нам не удалось. Связь, начавшаяся с адюльтера, лёгкого сексуального приключения – достойна ли, называться Любовью? Не знаю. Может быть. И разве дело только во взаимном притяжении полов? С могучего посыла природного инстинкта? А почему бы и нет, размышлял я. Ведь инстинкт мудрее всех вместе взятых умственных построений и виртуозных научных концепций в области человеческой психики. Мы вошли в чувства, имея за плечами десяток разочарований, горький опыт раздавленной свежести восприятия мира. Извините за столь напыщенный слог. Прорывается иногда. Мы многое повидали на своём веку. И были бережны в начале пути к хрупкому стебельку любви, памятуя о превратностях этого зыбкого мира. Но уберёг ли знаний щит? Стал заслоном ли для нашего ростка опыт прошлых лет? Увы!