Артур Аршакуни - Память воды. Апокриф гибридной эпохи. Книга первая

– Спроси любого мастерового или пастуха от Дана до Вирсавии, и услышишь, что он происходит из рода Давидова, – сказал Гаиафа, обращаясь к Рувиму.

Рувим тонко улыбнулся в ответ:

– Значит, он не только пел псалмы!

– Хорошо, Иошаат бен-Иаков из рода Давидова, – Гаиафа снова остро глянул на Иошаата, – ты, без сомнения, праведный человек, исполняешь все предписания Торы и веришь в Завет Израилю.

– Я могу подтвердить это, уважаемый Гаиафа, – подал голос равви Менахем, – ибо не далее как сегодня утром я исполнил обряд обрезания по закону Моисееву над родившимся неделю назад младенцем его и нарек его Мануилом.

Гаиафа выслушал равви Менахема, картинно изогнув бровь, и снова обратился к Иошаату:

– Не об этом ли младенце на руках жены твоей идет речь?

– Да, – сказал Иошаат, чувствуя, как внезапно заколотилось его сердце.

Я не боюсь за себя, – я боюсь за Мануила.

– Но ты не разбирал крышу дома своего при его рождении, – усмехнулся Гаиафа.

– Дом мой – в Назире, – растерялся Иошаат.

Гаиафа и Рувим обменялись быстрыми взглядами.

– Назира! – сказал со значением Гаиафа. – Галил-ха-гоим! Можешь ли ты, о равви Менахем, свидетельствовать в пользу человека из Назиры? Но не спеши с ответом, подумай как следует, пока не сверишь его со всеми заповедями Моисеевыми, а их, да будет тебе известно, числом шестьсот тринадцать! И не нарушишь ли ты, равви Бет-Лехема, словом своим хотя бы одну?

– Все заповеди Моисеевы я не назову, – дрожащим голосом сказал равви Менахем, – но повторить свое свидетельство могу, ибо согласно оно с одиннадцатью заповедями Давида: поступай честно, твори правду и говори истину, не клевещи языком твоим, не делай другому зла, не возводи поношения на ближнего, гнушайся низостью, чти богобоязненных, не изменяй клятве даже во вред себе, серебра своего не давай в рост и не принимай взяток против невинного, – закончил равви уже твердым, окрепнувшим голосом, и вновь замолчал, смиренно сложив руки на груди.

– Одиннадцать заповедей Давида знаешь ты, – задумчиво произнес Гаиафа, – и Макот знаком тебе. Ну, что ж, похвально, похвально… А ты, Иошаат из рода псалмопевца, сможешь ли ты спеть нам оттуда же шесть заповедей пророка Исайи в свое благочестие?

– Сказано: будь праведен… говори истину… – страх уже расползся по всему телу Иошаата, сковав сердце ледяным обручем и обрывая мысли. – Презирай прибыль от греха…

О Адонай, спаси Мануила от этого человека!

– Не можешь сказать… Тогда хотя бы три заповеди пророка Михея?

– Сказано: поступай справедливо… – Иошаат смешался и подавленно замолчал.

– Воистину хорошо сказано, – тонко усмехнулся Гаиафа. – А ты, жена благочестивого мужа из Назиры? – он резко повернулся к Мириам.

– Я готова к страданиям, – обреченно сказала Мириам в пустоту.

– Страдания? Киппурим? Для утешения всего Израиля, не так ли?

– Темны твои слова для меня, о высокоученый муж.

– Конечно, поэтому тебе очень нравится свет!

– Кому же может не нравиться свет, – кротко сказал равви Менахем, – если сам Господь, сотворив его, сказал, что это хорошо?

Гаиафа нетерпеливо поморщился, досадливо повел плечом.

Глупый провинциал, не понимающий тонкости изысканных словесных построений!

Азарт охотника, преследующего дичь, оставил его.

– Я обратился к тебе не за этим, женщина, – сказал он, – а чтобы услышать от тебя, что гласит одна и единственная заповедь пророка Аввакума, завершающая Макот?

– Сказано, – голос подвел Мириам, прозвучав еле слышно, но она прижала к себе Мануила и справилась с дрожью, охватившей ее, – сказано: праведный своею верой жив будет.

Гаиафа откинулся назад, нервно скрестив тонкие подвижные пальцы и еще раз оглядел эту комнату, где бедность и скудость вдвоем безуспешно пытались скрыть нищету.

Этот запах! Как они тут живут, бок о бок с верблюдами и овцами? Или это от них так пахнет? А этот местный равви, обожаемый чернью цадик, который не умеет связать двух слов и только улыбается кроткой всепрощающей улыбкой? Гиллелит, он смеет перебивать его и вставать на защиту неграмотной савеянки! Достойная жена… Сепфорис, Назира… Галил-ха-гоим! Кто же там все-таки мутит воду? Жаль, что землетрясение было таким слабым… А вот сидит он, мужлан, как там его – древодел? каменотес? пастух? – из рода Давидова. Что о нем докладывать Санхедрину? Что осел не станет львом, сколько ни пересчитывай ему зубы? Да, но Санхедрин встревожен, и надо хотя бы формально выполнить его поручение.