Павел Саксонов - Золотая Звезда

– Ты ставишь нас в неловкое положение, дон Пабло, – он особенно подчеркнул титул, словно противопоставляя свои слова грубости монаха. – Обвинение в убийстве и краже – очень серьезное обвинение, закрыть глаза на которое мы не можем. Испанские законы тебе объяснят другие, а по нашим законам даже за кражу положена смертная казнь. Однако мы можем выслушать тебя, прежде чем принять решение. Что ты можешь сказать в свое оправдание?

Дон Пабло ответил не мешкая:

– Мне не в чем оправдываться, Ваше Величество. Потому что ни по каким законам – ни по божеским, ни по человеческим – не может считаться преступлением убийство насильника, как не может считаться кражей сопровождение свободного человека туда, куда он пожелает идти!

– Ты врёшь! – закричал из-за кресла монах, указывая на Корикойлюр. – Она не свободна! Она…

Дон Пабло, по-прежнему обращаясь только к Инке, перебил монаха:

– Да, Ваше Величество: Корикойлюр – из энкомьенды того негодяя, имя которого уже произносилось: Франсиско Уртадо. Я хорошо знаком с этим человеком и потому с полным основанием повторю: он – низкий, подлый и гнусный негодяй без роду и племени, возомнивший себя полновластным господином над тем, что ему не принадлежит, не принадлежало и никогда, надеюсь, не будет принадлежать – над душами и телами собранных в энкомьенду людей. Ведь что такое энкомьенда? Не более чем поручительство о том, что собранных в ней будут учить христианской религии с надеждой на то, что они уверуют и примут крещение. Никакой юридической зависимости между проживающими в энкомьендах людьми и энкомендеро не существует. И если собаке, стоящей за вашим, Ваше Величество, троном, это по какой-то причине до сих пор неизвестно, я лично готов донести это знание до его ушей. Прямо здесь и сейчас. Или в сторонке, если такое зрелище может оскорбить ваш царственный взгляд.

И снова дон Пабло почтительно поклонился.

Инка нахмурился, но золото продолжало литься из его глаз:

– Странные вещи ты говоришь, дон Пабло! Назвать собакой почтенного служителя Господа… необычно для христианина!

– Вот уже неделя, как я не христианин.

Инка замер. Доселе вроде бы как безучастные, другие индейцы, его родственники, наоборот – разом взволнованно заговорили, обращаясь друг к другу, но о чем они говорили, дон Пабло понять не мог. Тот монах, который удержал от бегства своего выступавшего собрата, перекрестился. А у этого челюсть так и отвисла:

– К… как? – то ли проблеял, то ли пискнул он и тоже перекрестился.

– Как – не христианин? – отмер Инка.

– Очень просто, Ваше Величество, – ответил дон Пабло. – Я больше не верю в Бога, которого на Земле представляют Церковь и люди, забывшие проповедь о любви и прощении. Если бы этот Бог существовал, Он ни за что не допустил бы такого позорного поношения Самого Себя. Не допустил бы того, чтобы от Его имени говорили стяжатели, жадные до всего, кроме самых простых вещей. Жадные до запретов и расправы и чурающиеся любви и благословения.

Оба монаха, бледные как смерть, неистово крестились. Индейцы, перестав разговаривать друг с другом, с изумлением смотрели на дона Пабло. Один из них наклонился к Инке и что-то прошептал ему на ухо. Титу Куси Юпанки встал с кресла, вплотную подошел к дону Пабло и, бросив косой взгляд на Корикойлюр, тихо спросил:

– Ты ополоумел?

– Похоже на то, – признался дон Пабло.

– Ты что, так сильно ее любишь?

– Да.

– Ты понимаешь, что отныне тебе навсегда закрыт выход отсюда?

– Понимаю.

Инка вернулся к креслу, сел, помолчал и отдал короткий приказ стоявшему поблизости пачака камайоку, после чего объявил по-испански:

– Ступайте за этим человеком. Наш приговор мы огласим завтра после восхода солнца.

Пачака камайок тронул дона Пабло за локоть. Дон Пабло в очередной раз поклонился Инке, взял за руку Корикойлюр и пошел вместе с нею за своим то ли новоявленным тюремщиком, то ли просто провожатым.

Далеко идти не пришлось. Через квартал от дворца, если кварталом можно назвать группу из нескольких домов с общим двором, пачака камайок остановился и указал на два небольших дома – одноэтажных и однокомнатных, что было видно сразу, поскольку в обоих двери стояли открытыми настежь. Дон Пабло было повел Корикойлюр в один из них, но пачака камайок покачал головой, без всякой агрессии отстранил дона Пабло от Звёздочки и снова указал на разные дома.