Павел Саксонов - Золотая Звезда

Рядом с креслом Инки, по обе стороны от него, стояли еще несколько человек. Большинство – в традиционных индейских одеждах и с такими же, как у самого Инки, золотыми вставками в ушах: родственники. Еще двое были облачены в монашеские рясы ордена августинцев – миссионеры. На одного из них дон Пабло сразу же обратил внимание: тот выделялся каким-то особенно нехорошим, одновременно пристальным и ускользающим, взглядом, в котором было больше хитрости, чем ума, и больше злобы, чем монашеского смирения. В нарушение этикета, а может, потому что так и было обговорено заранее, именно он заговорил первым:

– Пабло Ленья-и-Аморкон? – спросил он, демонстративно опуская «дон» и «де», тем самым низводя дона Пабло до уровня простолюдина.

И дальше:

– До нас дошли известия о многочисленных злодеяниях, совершенных тобою в Испании и оставшихся безнаказанными, а также о тех злодеяниях, которые ты совершил уже здесь. До нас дошло известие о совершенных тобою убийстве в городе Куско и краже собственности дона Франсиско Уртадо. Мы получили требование о выдаче тебя властям, чтобы ты надлежащим образом предстал перед судом Его Высочества графа де Оропеса 33 33 Вице-короля Перу. с последующей передачей тебя суду Святой Инквизиции на предмет исследования твоих прегрешений, поскольку имеются все основания подозревать тебя в еретических уклонениях и взглядах.

Дон Пабло удивился было осведомленности проживавшего в миссии Вилькабамбы монаха, но тут же до него дошло: пусть и не было никакого явного преследования, и никаких гонцов ни он, ни Корикойлюр за всё время своего путешествия не видели, но в те дни, когда они нарочно медлили, какой-нибудь гонец мог обогнать их, оставшись незамеченным. До него дошло, что логика рассуждений обнаруживших убийство людей должна была отличаться чрезвычайной простотой: ему, дону Пабло, и женщине, которую он прихватил с собой, некуда было деться, кроме как попытаться достичь независимых от Испании владений. А такими – из достижимых, конечно – являлось только последнее государство инков. До него дошло, что и отряд, перехвативший его и Корикойлюр на дороге, появился на их пути не просто по воле случая, а был нарочно выслан на их поиски: буде они вознамерились бы изменить маршрут. Правда, зачем потребовалось высылать целую сотню, оставалось загадкой, но эту загадку дон Пабло списал на свойственную индейцам любовь к внешним эффектам.

Монах, между тем, продолжал:

– Перед лицом Его Величества дона Диего Инки Титу Куси Юпанки я, действуя по поручению и от имени…

Дон Пабло перевел взгляд на Инку и сразу же подметил: тот не только пристально на него смотрел, не только выжидал, каким будет его ответ, но и от души веселился происходящим. Несмотря на серьезное выражение лица, в глазах Инки плескались такие же золотистые искорки смеха, какие он подмечал и у Корикойлюр, когда Звёздочка находилась в хорошем настроении. Тогда, не словом, а действием перебив монаха, он сделал шаг по направлению к креслу, отвесил почтительный, как если бы находился на придворном приеме, поклон и сказал:

– Имею честь, Ваше Величество, вручить себя и свою невесту вашему высочайшему попечительству. Нижайше прошу разрешения представить нас… – взял Звёздочку за руку и еще раз поклонился. – Донья Корикойлюр. Дон Пабло де Ленья-и-Аморкон, идальго соларьего 34 34 Hidalgo solariego – принадлежащий к родовому, наиболее древнему, знатному и уважаемому нетитулованному дворянству. Буквально – «поместный идальго», «идальго с собственным за́мком». . И как особой милости прошу разрешить отрезать уши вот этому, – дон Пабло пальцем указал на монаха, – наглецу, лжецу и пустобреху, рожденному в канаве от уличной проститутки!

Монах побагровел, но, встретившись взглядом с переставшим отвешивать поклоны доном Пабло, отступил за кресло и даже попытался укрыться за спиной второго монаха. Тот, однако, удержал его, и было слышно, как он сказал:

– Стыдно, брат мой, стыдно бежать перед лицом сатаны!

Лицо Инки оставалось серьезным, но золотистые искорки в его глазах уже не просто плескались: они переполняли их, изливались из них, делая их похожими на два солнца. Дон Пабло ждал. Титу Куси Юпанки хранил молчание. Но – дон Пабло понял это – не потому, что не хотел говорить, а потому что не хотел расхохотаться, что было бы несовместимо с его достоинством. И всё же, справившись с собой, он заговорил – на хорошем испанском, которому был обучен с раннего детства: