Ирина Некипелова: Всё понятно

А революция – подождёт. И она начала собираться в путь. Но в тот самый момент, когда она, преисполнившись решимости навсегда распрощаться с родным домом, хорошо знакомым городом, привычным ей миром, его правилами и законами, пришла на вокзал, с одним рюкзаком, в спортивных штанах и чёрт знает где откопанной драной джинсовке, и встала, подняв голову, перед табло, чтобы найти свой рейс, на неё в нерешительной задумчивости налетел, поглощённый своими мыслями, её будущий супруг, только что проводивший поезд, уносящий его неверную, но очаровательную пассию покорять гордую и неприступную столицу. Они встретились глазами, и все её планы на побег, революцию и отстрел злодеев разлетелись, как карточный домик. Революция, её внутренняя революция, закончилась оглушительным поражением. Вика была разгромлена, бездарно проиграв самой же себе и поняв, что она – такая же, как все, кто ищет в мире не сам мир, а лишь того, кто захочет разделить с ним его локально-субъективное мнение об этом мире. Зато всё снова стало понятно. Понятно и просто. Пришла любовь. А мир во всём мире остался в прошлом.

Свадьба Вики и Алексея прошла без эксцессов, и они зажили самой обычной жизнью самой обычной современной молодой семьи. Потом пошли дети. И с этого момента мир, представлявший собой одну глобальную проблему, рассыпался на множество мелких проблем и забот: надо было встать утром пораньше, чтобы, тихо прокравшись на кухню, успеть приготовить мужу и детям завтрак, затем всех разбудить, собрать кого на работу, а кого – в сад, собраться самой, договориться с мужем о том, кто сегодня закинет двоих отпрысков к бабушке, не опоздать на работу, не попасть под строгий взгляд начальства, забрать вечером детей из сада домой, приготовить ужин, всех накормить, постирать, погладить мужу на завтра свежую рубашку, выпить на ночь таблетки (детей уже вполне хватало), поцеловать всех на сон грядущий и совершенно разбитой завалиться спать в упорной надежде на то, что муж потерпит со всеми своими интимными делами до субботы. И так каждый день. Исключая воскресенье. Но и воскресенье не приносило облегчения.

Наступило очередное будничное утро. Вика стояла посреди комнаты и смотрела, как её растерянный муж в недоумении бродит по квартире в поисках носков, которые он куда-то сунул накануне, и понимала, что найти носки – это и есть самая глобальная проблема самой обычной человеческой жизни.

Юная экскурсовод была прекрасна в своём доставшемся ей от светловолосой и белокожей бабушки русском языке.

– А сейчас я хочу рассказать вам о полотне, которое расположено на стене прямо перед вами. На картине вы видите безукоризненной красоты женщину с печатью трагедии на лице.

Девушка огляделась. Перед ней стояла разноликая русскоязычная публика. Плотные женщины перезрелого возраста о чём-то шумно переговаривались, указывая жирными короткими пальцами с массивными кольцами на картину, о которой шла речь. Матовые изумруды и глубокие, как морское дно, тёмные сапфиры, неуместные этим ранним утром, мягко искрились в лучах выпрыгивающего из высоких окон солнца. По всему было видно, что экскурсия, на которую присутствующие попали в столь ранний час, волнует их мало. Гулкие голоса нервно перекатывались по залу, отскакивая от стен, и в создаваемом хаосе наталкивались друг на друга.

– Наверное, вы уже заметили, что эта женщина похожа на молодую прекрасную брюнетку с картины Карла Брюллова «Всадница».

Расчёт был верным: об упомянутой экскурсоводом картине знали все русские, даже те, кто до этого ни разу не посетил ни один музей. Женщины активно зашевелились, отрываясь от волнительных разговоров о вчерашнем банкете.

– Да, это именно она, – экскурсовод сделала небольшую паузу и окинула взглядом довольно просторный зал закрытого частного музея, размещённого в доме, некогда принадлежавшем самой богатой русской женщине, эмигрировавшей в Америку в конце неспокойного девятнадцатого века.

Подождав, когда бурное обсуждение картины немного утихнет, она продолжила:

– Вы помните, что в последние годы первого пребывания в Италии Брюллов написал свою знаменитую «Всадницу», грациозно сидящую на великолепном скакуне. Уверенная ловкость амазонки вызывает неподдельное восхищение. Скромную воспитанницу графини Юлии Павловны Самойловой – Джованину, художник осмелился изобразить так, как до него на картинах изображали только титулованных особ.

Читать дальше