Василий Лягоскин - Ох, уж эти женщины! Пять попыток познать женщину изнутри

– Может, – подумал в панике Кошкин, не обращая никакого внимания на хихикнувший женский голосок глубоко внутри себя (точнее женского тела, в котором он оказался), – этот парень забрался в мою (!) спальню тайком, воспользовался бессознательным состоянием (тут он вовремя вспомнил о «Хеннесси») и трах…

Мысль, готовую отправить Кошкина обратно, в черное небытие, прервало наглое вторжение в спальню целой толпы вооруженных людей. Часть из них быстро уволокла куда-то насильника, на удивление тонким голосом верещавшего о том, что она сама… что царственная Кассандра сама затащила его в покои, и буквально заставила воспользоваться своим роскошным телом. Кошкин все-таки вернулся к исследованию этого самого тела; пока только визуально. Сделать это было нетрудно – ведь он стоял на широком ложе совершенно обнаженным; в женском облике. Перед застывшими в немом ступоре мужиками; воинами в стальных латах, вооруженных какими-то невообразимыми железяками.

– Что значит невообразимыми?! – одернул себя Виктор Николаевич, теперь ученый историк, – очень даже вообразимыми. Нормальное оружие, относящееся, э… к периоду троянской войны. Опять же Кассандра…

Внутри роскошного тела, в котором на время отстранившийся от фантастической действительности Кошкин действительно не смог обнаружить ни одного изъяна, кто-то перехватил управление, и жутким, замогильным голосом начал, точнее начала, вещать:

– Предрекаю – каждый, кто имел неосторожность увидеть своими бесстыдными глазами тело дочери Приама, царя Илиона, не проживет больше трех дней…

Стража, гремя оружием, бросилась вон из палат – или как там они назывались в Трое? Николаич память напрягать не стал; он сделал сейчас удивительное открытие – паника, страх и растерянность стражников, написанные на их лицах словами обнаженной царской дочери, были… словно наигранными, напускными. Тут же вспомнилась еще одна легенда, которую не забывали упомянуть все без исключения источники: пророческий дар Кассандры, которым якобы наделил ее солнцеликий Аполлон, никто не воспринимал всерьез; напротив – считалось, что все ее предсказания исполняются… с точностью наоборот! После того, как она отвергла притязания бога. И он не сдержался, осторожно спросил, кого-то внутри себя:

– Насчет Аполлона… это правда?

Его руки тем временем начали неспешное путешествие по женскому телу. И хотя эти руки ему не принадлежали, сам Николаич – все тем же, никак не объяснимым чувством – получал истинное наслаждение от нежной кожи, от тяжелых грудей, которые сжал слишком сильно. Так, что сам же (чужими устами) исторг протяжный стон. Вместе с приятной волнующей болью в низу живота, которая, кажется, только усилилась, что ввергло Кошкина в шок. Такой, что он не сразу сообразил – голос внутри, не соизволивший ответить, сам спросил, достаточно сварливо, напомнив ему незабвенную Валентину:

– А кто ты такой, и почему распоряжаешься моим телом?

По правде говоря, слова были несколько иными, да и произнесены были на древнегреческом языке, который Виктор Николаевич никогда не знал, но сейчас понимал – каждое слово. Он этому обстоятельству почему-то не удивился; даже не восхитился. Прежде всего, Николаич, как воспитанный человек, джентльмен (слово-то какое когда-нибудь выдумают!) принялся обстоятельно отвечать на вопрос женщины:

– Кошкин я, Виктор Николаевич, учитель истории. Родился в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Так что недавно – три недели назад – как раз отметил сорок лет. Ну, как отметил (помялся он) … сорок лет ведь не отмечают…

– Каком году?!!

Николаич зримо представил себе, как у женщины внутри него отвисла челюсть. Он даже потрогал собственную, позаимствованную у незнакомки. Нет – эта челюсть, тоже отличавшаяся нежной, персиковой кожей и приятной округлостью, никуда свисать не собиралась. А это означало – что контроль над этим телом, над руками, ногами и даже (он нервно хихикнул) … тем, что совсем не было сейчас скрыто между ними… Так вот контроль над всем этим богатством был за ним, за Кошкиным. И он – теперь уже строго – повторил свой вопрос:

– Ну, что там насчет Аполлона, ну и… невинности, которую ты ему не захотела вручить?

Кассандра (если это действительно была она) нервно хихикнула:

– Вы что там, в своем непонятно каком году… действительно верите в богов? У нас в Зевса, Аполлона, Афину и их родственничков верит лишь чернь. И то, я думаю, потому, что так им легче жить – есть на кого свалить собственную неустроенность.