Серафим Попов - Татуировки. Истории современников

– Алло! Говорите!

– Ты кто? – спросила санитарка.

– Я – Фаня, – сказала девочка. – А вы кто?

– Михаил умер, – сказала санитарка, не понимая, зачем она говорит это маленькой девочке.

– Хорошо, спасибо, – сказал голос девочки, и связь внезапно оборвалась.

Девочка подошла к своей кровати и вытащила из-под плюшевого медвежонка хомуз, подаренный ей Михаилом три дня назад. Она взяла его в рот, зажала между губами и рукой стала дёргать за язычёк хомуза. Хомуз ожил и стал наполнять комнату девочки странными, но знакомыми ей жалобными вибрациями. Девочка помнила, как Михаил играл для неё много раз в парке и она слушала эти протяжные, всегда неодинаковые, горловые звуки с интересом и детской радостью. Теперь она играла свою песню для Михаила.

Песня заполнила девочкину комнату и, вырвавшись в открытое окно, понеслась к небесам. Услышав её, Михаил Архангел, стоявший день и ночь около ворот в рай, поднял голову, вслушиваясь в эти странные, нецерковные звуки, и в этот момент он увидел душу Михаила, робко подходящую к Райским воротам. Архангел прочёл в душе всю незамысловатую историю недолгой, грешной жизни Михаила и уже было решил отогнать её от ворот подальше, но услышав протяжные звуки хомуза, поднимающиеся из комнаты маленькой девочки до небес, изменил своё первоначальное решение, приоткрыл на мгновение ворота и подтолкнул прозрачную душу Михаила к желанному входу. Душа заискрилась всеми цветами радуги и растворилась в райском пространстве.

– «Блаженны нищие духом» – подумал Архангел Михаил, быстро затворяя ворота, куда уже начинали напирать другие, недостойные души нагрешивших на земле владельцев.

Он стоял у этих ворот без сна и отдыха уже много-много тысяч лет, сортируя достойные души от недостойных, но сегодня он почувствовал, что устал, и нет конца этим земным, человеческим грехам, развращающим чистые души. Как было бы легче для него – просто распахнуть эти ворота и пропустить все души к райскому блаженству. Но этого делать было никак нельзя: иначе рай и безгрешная жизнь потеряли бы свой смысл. Стимулянтов у него на небе не было, и он впервые позавидовал Михаилу, своему тёзке, кто мог забыться от этой грешной действительности в дыму самокрутки и звуках австралийской трубы. Архангел Михаил был обречён на вечное стояние у ворот рая и на вечное разбирание грехов умерших людей. Он прикрыл глаза, вслушиваясь в звуки хомуза.

«Блаженны нищие духом, блаженны больные, обездоленные… и те, кто играет на хомузе…» – подумал Архангел Михаил. Он согнулся всем телом, тяжело опёрся на своё копьё, и… задремал – первый раз за много тысяч лет.

1. Бог есть тело моё

Эрик лежал в кровати и хрипел. Он умирал трудно и медленно – его лёгкие отказывались накачивать кислородом его кровь и буквально душили его. Кемо не помогало, отравляя не только раковые клетки, но и здоровые тоже, а бороться сил не было. В лёгких собиралась вода, а выдыхать её не было сил, и Эрик захлёбывался…

Так продолжалось уже целый месяц, и в больнице ему предложили переехать в хоспис – последнее пристанище смертников, но он выбрал для умирания родной дом. Жена рядом плакала беспрестанно, не зная как помочь мужу, с которым она прожила вcю жизнь, не расставаясь ни на день. Работали они тоже вместе – на самом большом в мире пушном аукционе, где всю жизнь сортировали шкурки убитых кем-то зверей. Теперь её мир рушился вместе с удушливым кашлем Эрика.

Тело Эрика умирало – каждый день предавая его владельца, который предавал своё тело всю свою жизнь, бесконечно мучая его. Теперь тело отыгрывалось – за недосыпание, за табак, которым Эрик наполнял лёгкие своего тела, за алкоголь который он наливал в свой желудок, за неудобопереваримые продукты, которые Эрик бесконечным конвейером отправлял изо рта в тёмные перерабатывающие хранилища своего бесконечно родного, но неуважаемого им тела. Теперь тело, наполненное ядом опиума – чтобы Эрика не чувствовал сумасшедшей боли, – было аппатично и совсем не хотело бороться за продолжение бессмысленной жизни Эрика.

А зачем ему, Эрику, было помогать выживать? Чтобы опять вставать вместе с Эриком в четыре утра чтобы уже к шести стоять в холодном, плохо отапливаемом зале самого большого в мире пушного аукциона и вдыхать в себя этот удушливый запах мёртвых шкурок, посылаемых на аукцион со всего мира? Стоять там под светом этих мёртвых, синих ламп, от которых болели глаза, а воздух был буквально напитан пухом от меха и личинкаим червячков-смертников, живших на коже убиенных норок и лис? Перебирать ненавистные шкурки до восьми вечера, потом тащиться вместе с Эриком домой, где он набивал своё тело продуктами, которое тело переваривало для него всю ночь, а сверху заливал ещё и изрядное количество алкоголя, которое – из вредности – запивалось плохим, кислым кофе, забрасывая сверху холодным, приторно-сладким мороженным – чтобы сделать задачу бедного тела по добыванию жизненной энергии ещё более невозможной???