ЛЮБКЕ
В полной темноте еле просвеченной редкими фонарями, город оставался белым. Но уходя все дальше от центра Любке, как ему казалось, прощался со светом. Белый снег не освещал улиц, темных стен и не светился в тупиках, и подворотнях. «Надо же? Почему это вдруг?» И тревожное настроение плавно перешло в настроение ожидания чего-то интересного, если не опасного. «Может от опасения, что опять не сбудется? Наверно этим мечта очищается, превращается в надежду. Надежда воспитывается терпением. Так? Неужели сама мечта, это – препятствие к счастью?». Снег не светился, снег стал просто белым.
О каэнглумском снеге рассказывали сказки. Снег мог согреть, укрыв на ночь опоздавшего домой, но мог завернуть в саван….
Фрисландец спускался по улицам к Новым воротам. Дома становились темнее, прохожие не встречались. Он проходил Опустевшей частью города. Улица сузилась до тропинки, из-за сугробов. Шел медленно, вглядываясь в темень подворотен, проулков и тупиков.
«Неужели, чтобы не бояться, надо туда не смотреть?» Вспоминая детские вопросы, размышлял Любке. Мелькнуло в переулке и пропало. «Кто здесь катает снежные шары?»
Под сводом подворотни светился синеватый фонарь. «Медицинский вертеп?» Две высокие фигуры быстро прошли в арку, он увидел их только тогда, когда их головы вспыхнули финикийским древним пурпуром.
Окна закрыты, двери занесены метелью. Любке вспомнил сказку о говорящих дверях. Одна дверь под вывеской цветочного магазина приоткрыта и было видно, как намело внутрь.
Фонари светились, но слабо освещали.
Снег засеребрился, вскинулся прядью; светлое пятно перескочило с сугроба на сугроб и пропало. «Это отражение? Открыли окно?» Ни звука. «Луна проглянула? Нет, облака низко и сами неярко подсвечиваются городом.»
Любке переходил из одного конуса света в другой.
Один раз он услышал за спиной стук, четыре раза часто, словно деревянной ложкой по деревянной миске. Не обратил внимание поначалу. Потом все-таки обернулся и никого не увидел. Через некоторое время стук повторился; так же часто простучали четыре раза. «Какой сухой стук в снегу?» Любке ещё раз обернулся, даже прошелся немного назад. Кроме его следов на улице не было ничьих. Ни одна тень не пробежала по стенам и снежным сугробам.
Приоткрытая дверь цветочного магазина примерзла. Любке услышал тихий голос. Невнятный женский. Он осмотрелся и никого не увидел. Посмотрел в проем. Чуть различим прилавок. За ним стояли…
«Нет… это белый кувшин и забытый букет увядших цветов». Голос стал настойчивым. Любке медленно обернулся. Голос шел из под навеса уличного телефона. Трубка снятая с рычага висела и чуть покачивалась.
«Это голос телефонистки», – успокоился Любке. Не слушая, повесил трубку. Блеснуло по эбониту и исчезло. Фрисландец оглядел окна домов. «Как нарисованные». Спустился ниже. Жилые дома расступились, давая улице разойтись в площадь. Площадь с трех сторон огорожена домом с узкими, высокими подворотнями в углах; они были закрыты кованными решетками ворот. С четвертой стороны вдоль улицы стоял высокий дом «Без Названия» с многоколонным портиком поднятым на высокий, без окон цоколь. Все это было обычной площадью, не парадной, рабочей, для разъезда автомобилей, конных экипажей, подъезда почтовых и прочих карет; мусорных баков в глубине от улицы. Были и скамеечки. Сейчас на площади пусто. Окна в домах темны.
Белый квадрат освещался одним фонарем. Баки стояли в ряд по дальней от улицы стороне, скамейки были пусты. Вернее засыпаны снегом. Улица безлюдна в обеих направлениях, только перспектива конусов света фонарей в падающем снегу.
У одного бака, кто-то откинув крышку, словно искал, перегнувшись через край ….
Дежурный Матиас с горячим кофейником в одной руке и корзиной с дровами в другой, пройдя мимо открытого Кабинета Мозаик, не удержался и заглянул. Так взглянул бы и на барометр. У стола стоял Александер. На краю стола сидел Стивен. «Александер, как на парадном приеме. Всегда. И Стивен, пареньком на заборе. Значит пока все в порядке. Спросить? Знают ли? Если знают, сами скажут, если нет, то… По виду не похоже, что знают. Повременю». Матиас глянул и пошел дальше по галерее.
Стивен одет всегда так, будто донашивал костюм перед тем, как его выбросить; чистый, но никогда не глаженный. Вязанная супругой безрукавка, каждую неделю разная. Ботинки на толстой подошве с носками пузырями. Всегда очки-толстые стекла. Очки сидели криво. Он сам не знал почему. Обманчивая внешность молодого учителя гимназии. В левом, наружном кармане торчала, не помещаясь рукоять оружия. Вид странный, то ли оружие было большим, то ли карман мал. Но костюм сидел на нем мешковато.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу