Сергей Соколов: Чёрный атом

Детектив жестом подозвал сторожа.

– Вопрос слышал? Повторяю: кто и когда выходил из отеля?

– Так я с радостью… Около двенадцати вышел мистер Майер с красоткой. Ну те, из седьмой. Сели в авто и укатили… А потом жилец новый… В котором же часу? Проститу…, извините, дамочки в четвёртую в половине первого заявились… Ну, значит, этот около двух вышел. А в сторонке автомобиль-то его и поджидал, сообщник, наверное…

– Почему сообщник?

– Да потому, что жилец немца и убил!

Вмешалась хозяйка:

– Так уж и убил… Скорее девица со стариком постарались.

– Нет, после них живой он ко мне за аспирином приходил… Пока понял, что хочет…

– Так, тихо! – прервал обоих полицейский. – Лучше скажи… Как тебя? Джо! Когда компания разошлась?

– В три с мелочью… Убил, говорю… Факты есть!

– Ну, смотри, Джо, я в блокнот записываю…

– Пишите… Позвонили жильцу. Мужчина. Я телефон во вторую комнату понёс. А он от немца как раз и выходит. Поговорил, прыг в машину и гуд бай. Теперь не сыщется…

– Как зовут постояльца?

Михаэль Лемке. Да вот он идёт!

11

«На бейсбол я опоздал, а убийство… Вернее, убийства… Его рук дело, Лемке… Свидетель подтвердит свои показания: выходил Лемке из номера заезжего немца. А главное, орудие убийств – нож с фигурной ручкой обнаружили поблизости от обезглавленного трупа Питера Майера, на пустыре… Башка не нашлась.. Зато, на ноже пальцы Лемке… Парень влип по полной… Не проффи… Двойное убийство – это „жёлтая мама“ – электрический стул… Боже, храни Америку».

12

На стол «просто Франца» легла телеграмма из Нью—Йорка и стопка вечерних газет.

Текст телеграммы был короток и непонятен: «Циркуль чертит полный круг. Элис», а газеты от 18 октября 1929 года сообщали новости с Нью-Йоркской фондовой биржи…

1

Сидящий за столом мужчина вдруг закашлялся, прикрывая рот рукой и отворачиваясь в сторону от пишущей машинки, но на заправленный в каретке лист всё равно попала мокрота. Мужчина достал из кармана пиджака платок, приложил к губам. Взглянув на оставленные кашлем следы, со вздохом проговорил:

– Доконает меня эта наша американская поездка… Обострилось всё… Ладно, это после… Послушайте лучше, что я тут написал… А-га, вот…

« … В одном из дворов мы подошли к одноэтажному глухому кирпичному дому, и помощник начальника собственноручно отпер двери большим ключом. В этом доме по приговорам суда штата Нью-Йорк производятся казни на электрическом стуле.

Стул мы увидели сразу

Он стоял в поместительной комнате без окон, свет в которую проникал через стеклянный фонарь в потолке.

Мы сделали два шага по белому мраморному полу и остановились. Позади стула, на двери, противоположной той, через которую мы вошли, большими черными буквами было выведено: «Сайленс!» – «Молчание!»

…На этом стуле были казнены двести мужчин и три женщины, между тем стул выглядел совсем как новый.

…Это был деревянный желтый стул с высокой спинкой и с подлокотниками. У него был на первый взгляд довольно мирный вид, и если бы не кожаные браслеты, которыми захватывают руки и ноги осужденного, он легко мог бы стоять в каком-нибудь высоконравственном семействе. На нем сидел бы глуховатый дедушка, читал бы себе свои газеты.

Но уже через мгновенье стул показался очень неприятным. Особенно угнетали отполированные подлокотники. Лучше было не думать о тех, кто их отполировал своими локтями…»

Ну, как, Женя, Вы это находите?

– Иля, по-моему, хорошо, – ответил второй мужчина.

– Я думаю, не упомянуть ли несколько имён казнённых в Синг-Синге. Помниться, помощник начальника называл Харриса А. Смайлера – первого в списке, уж не помню, за что; Михаэля Лемке в 1929 году – двойное убийство, гангстеров каких-то…

– Нет, Иля, не стоит: советскому читателю эти имена ничего не скажут… Хотите я продолжу печатать, а Вы отдохнёте?

2

В дворянских апартаментах, некогда шикарных, а ныне поделённых без какого-либо осмысленного порядка фанерными перегородками, шеф-редактор молодёжки занимал узкую комнату, опрометчиво называемую некоторыми безответственными остряками газеты «слепой кишкой». Дело в том, что единственное окно, с однажды заклеенными на зиму двойными рамами и наглухо задернутыми малиновыми шторами, не пропускало внутрь ни единого звука с улиц миллионной Москвы, наполненных крикливыми автомобильными гудками и непрерывным гулом людского потока. Определить, какое снаружи было время года и время суток, сотрудники, вызванные «на ковер», достоверно не могли. Им всегда казалось, что там зима и ночь.