Элла Леус - Високосный дневник

Несколько десятков книг: биография Сталина (отредактированная, как известно, им самим), толстый словарь латинского языка, учебники по психологии и философии, пособие по хиромантии, альбомы Ильи Репина и Альбрехта Дюрера.

– Можно вопрос? – Юлька не смогла пересилить своего любопытства, пересмотрев половину сокровищ книжного шкафа. – Я понимаю, что вопросы здесь задаете исключительно вы.

– Тебе – можно! – разрешил Борис.

– Довольно странный набор книг. Неужели у вас такие широкие интересы?

– Нет, конечно. Например, пчеловодством я точно заниматься не собираюсь. Просто у меня есть одно правило – постараться узнать как можно больше о деле, которое я веду. А фигуранты уголовных дел совершенно разные, вот книги и накапливаются.

– Я вам завидую. Видимо, для вас не существует проблемы достать хорошую книгу?

– Я не всемогущ, но попробуем поэкспериментировать: скажи, какая книжка тебе нужна, а я попробую ее раздобыть.

– Подумаю над вашим предложением, – Юльке, захлопнувшей альбом Дюрера, не хотелось, чтобы он почувствовал ее смущение.

– Чай будешь? У меня где-то была шоколадка. Ты наверняка любишь шоколад, – сказал Борис, вставляя в розетку вилку электрочайника, перебинтованную синей изолентой.

– Почему следователи считают, что женщины непременно теряют разум от сладкого? – съязвила Юлька.

– Я лично теряю, – признался Борис.

За чаем он легко и непринужденно выведал у Юльки практически всю незатейливую историю ее жизни. С Борисом ей было легко. Слова выстраивались в предложения без малейшего напряжения.

Улыбнувшись, она сказала:

– Я наговорила, наверное, много лишнего?

– Ты – человек с чистой совестью. Тебе нечего скрывать. Такие люди в этом кабинете – редкость.

– Не существует людей с абсолютно чистой совестью, это противоестественно, – задумчиво ответила Юлька.

– Эй, ку-ку! Это вообще-то моя фраза! – засмеялся Борис. – Телепатка!

Юльку оставляют равнодушной Пугачева, Леонтьев, Ротару, Вайкуле и Паулс. Зато ее покорили итальянцы с фестиваля в Сан-Ремо и забавная песенка о веселых утятах. Ей даже захотелось потанцевать под эту песенку. По телевизору она смотрит только хорошие отечественные фильмы, которые идут после программы «Время» в 21.30. А в кинотеатрах – заграничные, тоже хорошие. Юльке не всё в этих фильмах понятно. В книгах все значительно проще. К тому же к понравившимся страницам можно возвращаться не один раз. Юлька любит смотреть кино, но лучше понимает книги.

Недавно на эстраде появился Виктор Цой, юноша с необычным азиатским лицом и умными грустными глазами. Юльке внезапно показалось, что он уже проездом побывал в ее мире, осветил все вокруг лучом своего взгляда-прожектора, спел песню и умчался дальше. Многое из того, что он выкрикивает в микрофон, звучит в унисон с ее мыслями.

А вот к песням Юрия Антонова Юлька равнодушна. Слишком они хороши. Явный перебор сахара – пять ложек на одну чашку чая. Или даже шесть. Антонов нравится почти всем ее знакомым. Как и клоун Слава Полунин со своим «любов-асисяй». Да, в этой увечной недосказанности есть сильное чувство. Мама Юльки всегда роняет слезы умиления.

Каспаров рано или поздно станет чемпионом мира по шахматам! Юлька в этом не сомневается. Он для нее чудо-человек, вознесенный над реальной жизнью. Она силится представить его в какой-нибудь житейской ситуации. Например, как он спорит с соседями из-за перегоревшей в парадном лампочки. Но – не может. Чудо-человек умеет только великолепно играть в шахматы с соперником Карповым, талантливым, но порой лицемерно улыбающимся и говорящим тонким куклячим голоском. Чудо-человек говорит мало, резко, страстно. Он будет чемпионом. Родители удивились, когда Юлька заявила об этом безапелляционно, ведь все шансы на победу были у Карпова. Шахматы для Юльки – головоломка. Она прилежно изучила правила игры, дебюты и несколько шахматных композиций, но играть по-настоящему так и не научилась. Для нее шахматные фигуры – волшебные идолы, как иконы для прабабушки. Ими можно любоваться, но играть в них – кощунство. Играть в шахматы должны избранные, к которым Юлька, увы, не принадлежит.

Понедельник. Полчаса в душном автобусе. Пересадка на изредка звякающий трамвай. На трамвае из конца в конец маршрута – больше часа в жаркой толпе пассажиров. Конечная остановка. Здесь трамвай делает большой круг, облегченно позванивая.

Две областных больницы рядом на одной улице – клиническая и психиатрическая. Внешний вид зданий величественен, но внутри все убого. Старые здания больниц – продукт неторопливого, обстоятельного дореволюционного строительства. Главный корпус психиатрической больницы высокомерно смотрит фасадом на улицу. За его спиной, как солдаты за полководцем, расположились остальные корпуса. Широкий двустворчатый рот входа. За ним – прохлада просторного коридора, похожего больше на прямоугольный зал, со стенами, давно требующими капитального ремонта.