Алексей Козлов - Джунгли Блефуску. Том 2. Джонни Кишки Наружу

Я с ним был совершенно согласен. Сам бы взялся снимать такой фильм. Голливуд – в жопу! Слава расстригам-гробокопателям! Но я тоже стал демагогом.

– Такой активный выброс в искусстве не может быть результатом счастливой жизни. Счастливым людям не нужно творить! – говорю.

Да, я всё время забываю, что нужно быть во всём последовательным! А тут происходили такие важные вещи, про которые мне следовыало расскывать в первую очередь!

В первый же день мы наткнулись на похороны. И не абы кого, а соли земли и света мира. Вдали по дороге двигалась погребальная процессия. Наверно какого-то бедняка хоронили! Плохо, когда ты так беден, что на похороны родственника надо кредит брать! Ужасно как плохо!

«Царь —Сифилитик и Чмо!» – было написано на цветущем гумне.

Маг Кримавекль.

«Провожу сеанс общественного успокоения методом музыки! Ваша голова необыкновенно пуста. Только приятные инстинкты тревожат её! Для полной релаксации вам поможет средство „Отпалдол“, сделанное на основе выжимок из читинских домашних тараканов и индийской ковровой лавровишни!»

– Чесотка на все твои дома! Фуфло и Капулетти! Все на мызу!

– Что там за похороны? – повернул голову на гадкие звуки мужик в старом свитере.

– Хоронят весь муравиннат новоиеруссалимского подворья! У них был съезд и…

– У зообнистов не может быть съезд! Это наверно был слёт!

– И?

– И? Террорист взорвал бомбу?

– И-ииии! Нет! Взорвался Танах и писаная торба!

– Как Танах мог взорваться?

– В нем было столько пыли, что он не мог не взорваться!

– И это богоизбранная нация! Представляешь, сколько было бы трупов, если бы они не были богоизбранны?

– Воз и маленькая тележка!

– Но и так неплохо!

– Да! Хорошо пользовать весь мир себе на благо! Только смерть вам не поддалась!

– Эх, разбилась мечта!

– Как ты думаешь, о чём мечают зообнисты?

– О деньгах!

– Тогда они не такие уж и плохие, как я думал!

Та гора слева, на которую вы тоже обратили внимание из-за того, что большая часть деревьев на ней всегда сухая, зовётся горой Синай. Уж не знаю, кто тут отличился на ниве названий, по мне бы лучше назвать её Бабочка или Мотылёк, да эти козлы всё уже обозвали так, как у них получилось!

Гора Синай, это для справки, названа так была в честь китайцев, которые первыми на ней поселились в начале седьмого-восьмого века до нашей эры. И название происходит от двух слов: «Син» – что значит китаец, и «ай» – знак удивления и восхищения, вырвавшийся из горла прозелита. Иногда знак полного удовлетворения во время полового акта. Тогда на этой горе никаких Мосек в помине не шустрило, и всё было довольно спокойно. Китайцам было не до проповедей, они всё время шустрили – порох выдумывали, бумажные деньги там, водопровод всякий тачали, и пушки и ракеты выдували. Разумеется, у нас в округе тоже был свой Синай, я уже рассказывал про горку с плешью на вершине, это он самый и есть!

Вон ту соседнюю гору я по примеру китайцев тоже так назвал. Пусть думаю, тут хоть что-то красиво будет называться!

В общем, спустился я с горы не солоно хлебавши, ничего там съедобного не было.

Я побрёл вдоль крутого клона, но далеко не ушёл, а нактнулся на источник, который оказался вонючим, как клоака бога Ануса и вернулся вниз.

Сколько их на небе, этих звёзд? Часто и с какими мыслями смотрим мы на них? И вообще что такое жизнь?

Звёзды кружились в хороводе и тихо пели мне, как маленькому мальчику, прекрасную колыбельную. Мне было так хорошо, как давно не было, честное слово!

В ночной тьме, внезапно объявшей горы, неистово орали цикады. Выли шакалы и перешёптывались люди.

Редкая ночь начиналась здесь тихо. Когда, повинуясь велениям всегда полной луны, являлись жёны и начинали петь свои жалобные песни, диким лаем взрывались собаки во дворах, начинали метаться злые бульдоги в будках, и всё живое как по команде подключалось к общей истерике, пока к полуночи не смолкали хрипатые псы, и луна клонила злобные головы аборигенов к подушке. Потом, пробуждённые общим беспокойством, разбегались соседские свиньи, потом выскакивали хозяева, обзывая свиней национальными словами, именами и осыпая ударами палок и сапог, – дикий свиной визг довершал начало ночи, даруя усталому путнику ощущение, что он очутился в аду.

В эти мгновения совсем не слышны голоса сверчков, о которых можно сказать восхищённо: «Несть им числа». Итак, вскоре лай потихоньку стихает, жалобное пение гиен, то удалясь от деревни, то приближаясь так, словно ночные падальщики совсем рядом, становится навязчивым, и уходит вверх по горной реке Турайе. Тихо становится под утро в Сонной лощине, свиньи и их хозяева ничем не заявляют о себе, в общем, наступает мирная тишина, в которой достаточно свободно засыпать до первых петухов.