Федор Рублев - Очкарик. Боевик. Альтернативная история

1. Очнувшись в полумраке, Андрюша пытался собрать себя в кучу. Болела ушибленная при падении и без того пострадавшая при взрыве голова. Казалось, что десятки больших бронзовых колоколов устраивают там жестокую и мрачную какофонию, разыгрывая какую-то чудовищно – бессмысленную и безобразную партию ржавыми и гулко-крикливыми голосами. Кое – как сфокусировав в полумраке взгляд на расплывчатом пятне перед лицом, Андрюша увидел склонившееся над ним привидение, отдалённо напоминавшее Петуха. В уши ворвались тяжёлые звуки крушения поезда, дополняя безумные вопли колокольной свистопляски. Разделив оркестр и поезд ладонями, Андрюша постепенно осознал, что Петух что-то ему говорит. Тёплая и прохладная липкая полоса протянулась по щеке и тут же напротив возникли грустные и преданные собачьи глаза.

– Лизнула значит, – какая-то пластилиновая мысль лениво продрейфовала по горячей кисельно – парафиновой вате, заполняющей голову. Привидение исчезло и появилось снова с железной кружкой, до краёв наполненной какой-то мутной жидкостью с терпким запахом.

– Пей.

– М-м-м-м-м-м-м…, – слабо заворочался Андрюша, пытаясь приподнять голову. Петух придвинулся, заслоняя пространство, осторожно помог присесть и опять сунул кружку, помогая удержать её в слабых пальцах.

– Пей.

На поверку горьковатое пойло оказалось холодным чаем, скорее даже слаборазведённой заваркой. Отпив половину, Андрюша бессильно откинулся навзничь, перевёл дух и треснувшим слабым голосом, не узнавая его, спросил:

– Где мы?

– Точно не знаю, где-то на Московском. Мы ездили по нему с папой. Какой-то подвал, похож на склад книг или библиотеку. Не уверен. Нашёл у тебя зажигалку в кармане и свой телефон. Подсвечивал тут.

Действительно, в спёртом воздухе подвала витал запах сгоревшей бумаги.

– Ты полежи пока, не вставай. Последние слова Андрюша услышал уже далеко – далеко, сквозь глубокий серый туман, погружавший его в тяжёлый и беспокойный сон, на несколько очень нужных организму часов.

2. За время Андрюшиного сна Петух и Лайза, совершенно освоившаяся с ребятами, не сидели без дела. Отдыхая после жестокой борьбы за выживание и подремав в темноте около часа, Петухов, всегда бывший мальчишкой деятельным, любознательным и пытливым, предпринял попытку осмотреться. Лайза в это время вылизывала рядом раненый бок, и когда Петух зашевелился, подняла в готовности уши, призывно глядя на него. Первым делом Петух ощупал свои и Андрюшины карманы. Обрадовался, найдя у товарища свой телефон и зажигалку. Подсвечивая телефоном, сохранившим остатки заряда, и ориентируясь по слабому свету, поступавшему из окна под приземистым серым потолком, Петухов обошёл комнату. Это оказалось подвальное помещение, набитое старыми книгами, с двумя выходами в противоположных стенах. Петух сделал из каких-то старых журналов импровизированный факел, поджёг его и в свете пламени попытался осмотреть и открыть двери. Обе не поддавались и видимо были заперты снаружи, как он решил. Огорчённый неудачей, Петух сел на ступеньки перед дальней дверью и увидел, что та просто заперта на щеколду с этой стороны. Рядом же, на ступеньках, покоилась явно не пустая хозяйственная сумка, какие обычно носят рабочие – слесаря или электрики. Порывшись в ней, Петух извлёк оттуда старенький термос, в котором оказался давно остывший и загустевший горьковатый чай без сахара. Там же лежала железная кружка и небольшой кусок черствого чёрного хлеба с прилипшим к нему кусочком белого сала.

– Хоть бы кусок сахарку оставили, – недовольно – мечтательно протянул воспрявший духом Петух. Сало, чай и остатки салата (вода осталась на улице) внушали некоторую уверенность и надежду не загнуться от голода в ближайшее время. Да и товарищ, за эти безумные и страшные часов ставший ближе чем за несколько лет, почти братом, уже долго без сознания, надо бы ему оставить что – то поесть и чаю. Немного попыхтев, чувствовавший себя значительно лучше после чудом спасённого при пируэте в подвал салата (падая на предплечье на книги, интуитивно прижал банку к груди, другой рукой прикрывая сверху её и защищая лицо) и чая Андрей Петухов, несколько раз ударив краем металлического термоса по щеколде, сдвинул её и открыл дверь, ведущую вглубь подвала. За дверью стояла темнота. Запалив новый факел, мальчик осторожно двинулся внутрь. Лайза юркнула следом.

В отблесках мерцающего в темноте пламени мало что удалось рассмотреть. По подвалу шли какие-то трубы. В двух местах пламя из темноты выхватило на трубах небольшие цифровые датчики давления и вкрученные в систему простые водопроводные краны с вентилями. Подвал занимал несколько последовательно соединённых комнат. На полу шелестел какой-то мелкий мусор и один раз, пройдя в третью по счёту комнату, Андрей наступил в небольшую лужицу. Темнота давила со всех сторон, пугая неизвестностью, заставляя мальчика нервничать и зачем-то постоянно оглядываться. – Вроде и нет никого, но как-то жутко, – думалось парнишке, совсем недавно ползавшему по развалинам и полуобгоревшим разлагающимся трупам под автоматическим огнём. Детская психика пластична и в этом было его спасение. Именно детские страхи, когда-то навеянные сказками и постепенно навязанные Андреем самому себе, нелепые и смешные в творящемся вокруг карнавале Сатаны, чьи жнецы вовсю собирали на улицах щедрый, кровавый, удобренный горьким дымом страданий, урожай, удержали мальчишку от бездонной пропасти окончательного безумства, на грань которой он стал почти сутки назад, открыв в развалинах школы присыпанные бетонной крошкой и кирпичной пылью глаза.