Федор Рублев - Очкарик. Боевик. Альтернативная история

– Нет. Винтовки явно армейские, да и снаряжение полевое – высокие ботинки, ножи, пистолеты. В военном снаряжении и стрелковом оружии Андрюша немного разбирался, поскольку дома было достаточно книжной информации, которую он периодически с интересом изучал. Спустя несколько минут со стороны, куда ушли военные, послышалась короткая очередь, вскрик, затем шум мотора и лязгнули гусеницы удаляющейся лёгкой бронемашины (?). Андрюша вспомнил, что за аптекой располагался переулок, где размещалось несколько ювелирных магазинов, что уже обнаружили военные, и понял, что если ещё немного потянуть, то уйти не удастся совсем. Действовать следовало немедленно, и Андрюша бросился к Петухову.

Как оказалось, мокрая штора помогла страдающему от обезвоживания Петухову прийти в себя. Цвета лица нормализовался и тот мог уже, пусть весьма вяло, но осмысленно шевелить ногами. Андрюша подбежал, а скорее подхромал (травма ноги напоминала о себе), на ходу соображая, куда же отходить. Мысли крутились в голове роем испуганных пчёл.

– Петух, вставай! Скорее! Надо валить отсюда! Андрюша быстро сунул товарищу бутылку, надеясь что вода поможет тому почувствовать себя лучше. Жадно выхватив её трясущимися руками, Петухов проглотил немногие остатки залпом и облегчённо вздохнул. Затем что-то промычал и попытался подняться, что без посторонней помощи выглядело убого и страшно. Ободранное, присыпанное строительной пылью привидение из кошмаров Стивена Кинга, с покрасневшими глазами и седыми от пыли ресницами, кое-как разместившимися под разбитой бровью на гипсовой маске, образованной смешавшимися цементом, кровью и какой-то чудовищной грязно – коричневой слизью, покрывшей темно – багровый отёк, переходивший на щёку и нос, с трудом, поддерживаемое таким же грязным оборванцем в распоротых джинсах, поднялось из развалин. Петуха качало как траву, и он каждую секунду намеревался упасть. Постепенно, потихоньку переставляя ноги между ямами и осколками стекла, ребята отступили вглубь развалин. Андрюша понимал, что соваться на дорогу, пусть даже там лекарства, съестное и вода – в разбитом кафе, нельзя. – Заметят, и если не расстреляют сразу, так засунут в какой-нибудь фильтрационный пункт, считай концлагерь, – рассуждал он, не забывая поддерживать товарища и помогать ему передвигаться. – А фильтрационный пункт, или как там у них называется, – это постановка личности на учёт, рабство, и наверняка гибель, – продолжал думать Андрюша, припомнив, что в послереволюционный период, в 1918—1920 годах именно защитники демократических ценностей – английские и американские войска Антанты, базировавшиеся в Мурманске и Архангельске, первыми устроили концентрационные лагеря, с успехом применив опыт их развёртывания, полученный англичанами во время англо-бурской войны в конце 19 века в Южной Африке. И в этой старой африканской войне главными ценностями были не свобода и демократия, а золотые копи и территории с выходом к морю. Для себя Андрюша твёрдо и окончательно решил – не сдаваться. Насыщенные событиями, кровью и человеческим горем события этих, пока всего двух, дней нажали в нём ту самую кнопку, что называется человеческое достоинство. К этому чувству примешивались злость и по подростковому обострённое чувство справедливости, раскрашивая вспыхнувшие эмоции в цвета ненависти и добавляя в этот коктейль почти ставшее невыносимым желание немедленно расправиться с обидчиками. Андрюша заскрипел зубами и встрепенулся, оглядываясь. Решение продвигаться к реке пришло само – собой, да и собственно текущее расположение подталкивало к такому выводу. Андрюша прикинул в голове, что углубляться в городские кварталы было намного опаснее. Наверняка уже началась зачистка и вероятность попасть в лапы «коалиции» – так он решил называть захватчиков, в этом случае многократно возрастала. Расположение улиц за музыкальной школой он знал плохо, а точнее фактически и не знал, да и разрушено было много. Выгоревшие окна и общий беспорядок – мусор, трупы, разбитая мебель и машины – всё это изменило рельеф, и ориентироваться было весьма сложно. Снизу от реки, правее школы на улицу Ленина выходил Московский тракт, на углу которого стоял большой магазин, торгующий коврами. Остатки магазина Андрюша видел через дорогу, с места, где очнулся. Полуобвалившийся фасад и выходивший изнутри дым не оставляли сомнений, что магазин тоже разрушен и делать там нечего. Но это был неплохой ориентир, и Андрюша решил через пройденные уже остатки школы и обувного вернуться к перекрёстку, откуда спускаться к реке через дома вдоль улицы вниз, попутно осматриваясь. Следовало определиться, тащить ли туда Петухова или пока оставить. Подумав, решил не разлучаться с раненым и единственным близким ему сейчас человеком, памятуя, что всегда плохо ориентировался в городе, из-за чего в прошлом иногда случались дУдардные казусы вроде пропущенной по рассеянности остановки, и над этим периодически, но беззлобно подтрунивали родители (где они?). Андрюша из своих многочисленных поездок в музыкалку помнил только, что Томь протекает ниже и позади школы. Тут же пришли картины, когда он с мамой и папой гулял весной по набережной, поедая мороженое «22 пингвина», такое вкусное, на сливках. А ещё был молочный кок… – мысли на полуслове оборвал шум из развалин, раздавшийся впереди слева, недалеко от магазина ковров. Андрюша быстро присел за кучу кирпичей и дёрнул вниз Петухова. Тот качнулся и мешком осел рядом, закатывая глаза.