Пирс Кайра - Имаго

Максим молчит. Я разглядываю пепельницу на столе.

– Ты куришь? – мой голос еще дрожит от возмущения.

Услышав вопрос, Максим оживляется и приходит в себя, как после долгой зимней спячки.

– Мама курит.

Я понимающе киваю: моя матушка тоже дымит на кухне. И если спрашиваю, почему нельзя делать это на балконе, презрительно молчит.

Надпись на футболке Макса гласит: «Don’t try to be good!« 3.

Я с умилением вспоминаю свое детское желание уйти в монастырь. Но, к счастью или к сожалению, инициатива угасла едва разгоревшись.

– Что смешного? – недоумевает сидящий напротив юноша.

– Ничего, – я пытаюсь сдержаться, но один сдавленный смешок все-таки вырывается у меня из груди. – Когда-то я собиралась стать монашкой.

Максим смотрит на меня внимательно.

Чувствую себя дурой.

Ожидаю насмешок и шуток в свой адрес. Но он серьезен как никогда.

– Я тоже об этом помышлял… когда-то…

Забавно слышать это от него.

Почти семь часов вечера, во рту горький привкус, и мне совсем не хочется домой.

– Я собирался тренироваться на крыше…

– Отлично. Идем! – Выпаливаю я. Очевидно, подобная решительность явилась для Максима неожиданностью, но маска спокойствия вновь на лице.

На лифте мы добираемся до восьмого этажа. Оставшийся путь на крышу двенадцатиэтажки преодолеваем пешком. По дороге Максим интересуется, почему меня не было на вчерашней тренировке, и я честно говорю, что именно по той причине попала под домашний арест и дала отцу слово не заниматься паркуром до совершеннолетия. В ответ на вопрос Максима, что это меняет, я пожимаю плечами.

Солнце близится к горизонту, и телевизионные антенны – редкие колючки вытягивают свои тени на бетонном холсте. Мягко скользящие лучи догорающего светила словно включают старую джазовую пластинку, и я почти физически слышу «What A Wonderful World» Армстронга.

Устроившись поудобней неподалеку от Максима, я наблюдаю за ходом событий со стороны.

Он начинает тренировку с разминки. Затем я наблюдаю, как он переходит от одного элемента к другому только когда преисполняется абсолютной уверенности в своей технике.

Чтобы лучше понять человека, посмотри каков он в деле.

Чтобы определить его жизненные ориентиры, проанализируй его почерк. Особенно начертания цифр.

Земля ни на секунду не прекращает своего бега. Вечный марафон оборачивается сменой дня и ночи, времен года.

Я печально смотрю на свою школьную форму и обреченно вздыхаю, и мне совершенно не хочется домой.

– Ты всегда спишь днем? – интересуюсь я у Максима, когда тот усаживается рядом. На лице его удовлетворенная улыбка, и, кажется, проходит целая вечность, прежде чем он открывает рот.

– Только, когда не могу уснуть ночью.

Мужская логика – это логика, женская логика – это комок парадоксов.

Далеко не новость, но я не перестаю удивляться.

– А почему ты не можешь уснуть? – не унимаюсь я.

– Иногда это сложно, – я вижу, как он отчаянно пытается уйти от ответа.

– Но ведь дыма без огня не бывает!

Максим не дожидается кульминации издевок, опережая мои мысли.

– Не знаю, поймешь ли ты меня. Но это не важно, если хочешь знать, слушай!

В воздухе повисает интрига…

Максим делает глубокий вдох.

Этот честный и одновременно лукавый взгляд серо-голубых глаз.

Усердно пытаюсь определить, кого он мне напоминает. И я абсолютно уверенна, что он очень сильно похож на какую-то рок-звезду. Позже становится ясно – звезду зовут Стинг.

Максим напоминает мне юного Гордона Мэттью Томаса Самнера.

– Когда погружаешься в сон, сознание бодрствует, но уже не так активно. Ты просто становишься сторонним наблюдателем своих мыслей. Некоторые люди в таком состоянии полусна-полубодрствования способны слышать слова, музыку, видеть картины… Некоторые из них умело этим пользуются, создавая что-то, по мнению окружающих, принципиально новое.

Максим замолчал. На семьдесят восемь процентов взгляд честный. Я бы сказала, честно-печальный.

– А ты этим пользуешься?

– Нет, – спокойно отвечает мой собеседник. – Потому что в основном это – картины катастроф. Как только закрываю глаза, включается это «слайд-шоу».

Картины, которые видишь впервые.

Музыка, с которой не знаком.

Интересно, как это объясняет наука?

Зачастую она просто расписывается в своем бессилии, но делает это настолько завуалированно, что в дураках всегда остаешься ты – автор «бредовых идей» и «вымысла».

В воздухе повисает тишина, и я почти физически ощущаю ее солоновато-металлический привкус. Редеющие лучи солнца пробиваются через облако вблизи горизонта. Приплывшее неведомо откуда, оно тянется, словно бельевая резинка.