Михаил Буканов - Расскажи, расскажи бродяга. Pulp fiction

(обереутские бредни)

Только заправили сей водный инструмент не табаком, а опиумом. Вот человек и сильно рассердился.

Охота ему наркоманом становиться. Лучше махнуть стакан лишний. Или стакан лишним не бывает? История!

А тут подошёл бывший пионер Петя Иванов, который Красной шапочке честное слово не пить давал. А она ему:

И в чернильнице-непроливайке тонули. Пьяному море по колено, а остальное и привязать можно!

А рифму на «за воротом» и искать не буду. Мы, обериуты, какую херню ни напишем, всё одно, лыко в строку. А вместо маку сами знаете что и куда! Я лучше обкончу заканчивая окончание.

Конечно, для вражины наличие двух ёлд станет приметной достопримечательностью. За сим, бывайте. Пламенный обериутский привет. Ганнушкина. Отделение один. Острое. Коли напишете, значит скоро встретимся. Сизокрылов Бенедикт. Аутор.

Зря вы всё это! Я авторитетно заявляю, без моего участия ни одно дело в мире не делается. И, таки, не только на планете Земля. До самого края Ойкумены космической. Чего это последнее обозначает? Пожалуйста. Может кто знает, что такое газгольдер? Ну, башня такая с тёплой водичкой внутри. А? Не слышу! Так вот Ойкумена к газгольдеру не имеет никакого такого отношения. Особенно, тут я как бы подчёркиваю, космическая. Категорически! Вот вы, может, слыхали, железнодорожные колеи в стране нашей и на Западе, но не в Монголии, разницу имеют. Я первый на это указал. И обьяснил. Тут всё дело в математике. Те, которые у них, они дюймами считать приучены, а мы, наоборот, литрами и сантиметрами. Потому система десятичная. У них в серёдке дюжина. И меряют на фунты, дюймы и фурлонги. В то время как славяне издавна в поприщах всё мерили. То есть сколько чего лошадь выпить может! Даже поговорка у них народная была, пьёт, как лошадь! Устарела она сейчас. Я кино смотрел, там артист один Савву Морозова играл. То ли Казарьян, то ли ещё как-то. Чёрный такой. Но не Адабашьян. Этот помельче будет. Правда, оба талантливые. Так в том кине лошади, аж, целое ведро шампанского налили. И что же? Не пьёт, сволочь. Напитком людским брезгует. Выход нашли конечно. Потому гримёры с бутафорами допили. И ещё за водкой сбегали. Лошадь! Только и есть радости, голова большая. С другой стороны мяса её в сервилат не добавишь, не тот выход. Вот помню к столу винегрет взять. И красный, и вкусный, а есть нельзя. Почему? Так я в столовую опоздал, они двери и закрыли. Вот он винегретик-то, на прилавке лоханка целая, а не укусишь. Так и с лошадью. О чём разговор? За жизнь, братан, толковина. Сиделец? Глумились тираны, терзались, гады, над вами? Вихри всякие веяли? Садись. Нюхать будешь? На, клеёк высший сорт. Не обессуть. Закусить нечем. Пробирает до действительного пупапомрачения. Как нам Чапаев говорил: Я, лично, крестьяне- народ, за Интернационал. А тут один там с поправкой влез, да давай Василия Ивановича пытать. Ты, слышь, говори-отвечай, – говорит, за какой? За Второй или за Третий? Или трёхсполовинный? Что делать? Только Чапаев герой народный был. Как на него сядешь, так и говорить нечего! Сразу спросил того вражину: А винтовка твоя игде? Тот и заткнулся, у него окромя нагана и винтовки никакой не было. Одно слово, комиссар. Он там ещё шубу баранью зашивал. Перед отъездом. Только не на лошади, а на машине такой, старенькой, да на ходу. Ну, конечно, не такая, как у Ленина была. Сам Ролс-Рой с царской конюшни. Забор пониже, труба пожиже. Однако, уехала, стервь. И комиссара увезла. А тут казаки пришли. В шапках таких меховых, с газырями. Ножики длинные, удобно часовых резать. Те, как та птичка, даже не чирикнули. Или вот Роза наша к примеру. Да вон она. Роза, спой цветик, не стыдись. Пошёл бы я в подмандёнок? Оно бы неплохо, да надобностей давно нет. Да и места эти у тебя как подходы к замку Шиповничка, позаросли. Всё в колокольчиках, а не розанах. Ты ж в бане года полтора не была? Что бы на тебя позариться, это голодным волком зимним надо быть. Тому всё равно что хавать. Думаю тобой волк отравится. Ну, это его дело. Не хватало нам, людям, ещё и за волков переживать. Один так и сказал: Тщательно пережёвывая пищу, ты помогаешь обществу! Эй, Скутья! И за что тебя из монахов выгнали. Аппетит хороший, ржёшь, как крокодил, и зубов нету. Никого покусать физически не можешь. Прямо, апостол грекокатолический! Только пообносился малость. Ряса ешё ничего, а трусы красные с чёрными рыбками – перебор. Что, всё равно не видно? Ну, ты даёшь! У тебя же ряса только спереди. А сзади ты из тюля кусок пришил. Вот оно чудо света – от жилетки рукава. Надо бы у тебя поискать и от мёртвого осла уши. Зачем? А я отвечу! Вот ты холодец любишь, это который и стюдень будет? Молчишь? И правильно! Продукт сей из самых тебе отборных сисек-пиписек делают. В том числе из мёртвых ушей. А из живого никто пока холодец не варит. Потому сбежит. Хоть вот тебя, Скутья, ежели в кастрюлю и варит шесть часов, то что? То-то! И так любой! Всё, моя очередь.