Аксён Хараев - Маджар. Киноповесть

Михаил с трудом освободил свою ладонь из крепкого рукопожатия кондуктора и обреченно вздохнул.

– Ну, что ж, будем знакомы.

– У меня все готово к отъезду, – доложил Голохвостов, – можем выезжать. Ты готов?

Михаил загрустил, вспомнив о предстоящем путешествии.

– Может сначала перекусим перед дальней дорогой, а то я со вчерашнего полудня ничего не ел. Говорят, губернатор распорядился нам в дорогу провианту выдать.

– И то правда, – согласился кондуктор, – пойдем к лошадям, там еда припасена, там и поешь. А то на пустой живот дорога тебе и впрямь не мила будет.

Он быстро выложил припасы на лавку под деревом и пригласил Некрасова к трапезе.

Михаил с аппетитом принялся за еду и потихоньку начал отходить от горьких дум. Он быстро прожевал очередной кусок вяленого окорока и заел его краюхой хлеба с зеленым луком.

– А сам чего не ешь? – немного погодя спросил он кондуктора.

– Я поел уже, – заверил его кондуктор. – Да и еду надо поберечь, не то она у нас быстро кончится, коли так будешь скоро ее есть. На вот, брусничной водой запей, а то в сухомятку, небось, горло дерет. И давай заканчивай уже трапезничать, в путь пора, а то губернатор осерчает, коли узнает, что солнце уже встало давно, а мы еще и не выезжали со двора.

Михаил доел свой завтрак, со вздохом встал и молча направился к стоящим лошадям. Уже сидя на лошади, он с тоской огляделся на покидаемое подворье, чуть задержал взгляд на виднеющемся вдали куполе церкви и, хмуро перекрестившись, тронулся вслед за выехавшим за ворота кондуктором.

Среднерусская природа постепенно сменилась степными просторами. На много верст вокруг не видно ни одного дерева – только простирающаяся до горизонта степь, покрытая ковром седого ковыля и горькой полыни. По сторонам изредка пересвистывались суслики. В знойном безоблачном небе безмолвно парили орлы, высматривая добычу.

Изнуренный жарой и взмокший от пота Голохвостов снял с себя палевый камзол, оставшись в простой полотняной рубахе и обратился к Михаилу:

– Что-то ты не в духе совсем и всю дорогу молчишь. Тревожишься о чем, али боишься чего?

– А ты не боишься? – недовольно ответил Михаил. – Скоро ведь астраханская землица должна закончиться и тогда басурманские земли начнутся.

– А ты что, с калмыками раньше встречался, раз их к басурманам причисляешь? – поинтересовался Голохвостов.

– Нет, не видывал, но слышать от людей доводилось, что они есть идолопоклонники и кочевники дикие. Им человека убить, что жука раздавить, – хмуро промолвил Михаил. – И как меня угораздило в такой переплет попасть? Даже если чудом каким калмыцкие земли пройдем, дальше кабардинская земля начнется. А горские нравы, небось, не слаще калмыцких будут. Жаль, что до Маджар другой дороги нету, кроме этой, и потому, чую я, едем мы прямо в самое адово пекло, на верную свою погибель.

Видя тревогу Михаила, Голохвостов попытался как мог подбодрить его:

– Человека нежданная погибель везде застать может, что в степи этой, что в самом Санкт-Петербурге. Но у нас охранная грамота от губернатора имеется. А в ней обращение к калмыцкому наместнику и кабардинскому князю с тем, чтобы нас поберечь и в угоду Российскому государству нам помощь оказывать.

– И ты думаешь, сия грамота нас убережет?

– Должна уберечь. Ведь калмыки хоть особняком своим ханством живут, они уже более века в Российском подданстве находятся и потому указам российским и другим официальным бумагам должны без сомнения подчиняться. Так и кабардинцы в мире с русскими быть желают, а потому вреда нам не должны сделать.

Немного помолчав, Голохвостов все же соглашается с Михаилом:

– Хотя… конечно, никто наперед своей судьбы точно знать не может и с нами в чужом краю все может случиться. И потому, Михаил, надобно нам, как родным братьям, держаться друг дружки, иначе пропадем поодиночке.

– Согласен с тобой. Жаль только, оружия у нас нет никакого – себя защищать. Вот как с ними, басурманами, разговаривать и что у них на уме как распознаешь? Ты, может, к ним с самыми добрыми намерениями настроился, а они без всякого разговору голову, как какой-нибудь овце безмолвной, возьми да отрежь. А потом и на кол могут еще насадить для всеобщего обозрения и на потеху своему люду. И будут наши бедовые головы только степные слепни засиживать да черное воронье поклевывать.

– Хватит тебе на пустом месте страхи всякие сочинять и самого себя к испугу настраивать, – остановил Михаила Голохвостов. – Свечерело уже, давай привал делать и ко сну располагаться. Вон впереди как раз небольшой овражек вижу, там костер на ночь разведем, да при нем и заночуем.