Руал Амундсен - Всемирный следопыт, 1928 № 07

Благодаря частым извилинам Белая становилась к солнцу то в боковое, то в продольное освещение. Свет и тени менялись ежесекундно. От пестряди красок у путников рябило в глазах. Скалы, теснившие Белую, через которую переползал караван, то громоздились уродливыми идолами, то обрывались к реке отвесной стеной, то раскидывались причудливыми руинами средневековых крепостей с амбразурами, бойницами и башнями.

Шемберг удивленно раскрывал глаза. Ему казалось, что он на берегах родного Рейна бродит среди развалин замков…

На противоположном берегу, на светлой поверхности скалы зачернела мрачная пасть пещеры. Обернувшись к ротмистру и указывая на нее, Толоконников сказал:

— Ермакова пещера. Старики бают, клад там его скрыт, золото и самоцветы.

— Иди ты к бесу с Ермаком! — огрызнулся ротмистр. — К печке бы поближе, чтоб дрова березовые постреливали, да пуншику бы! А здесь вот мерзни, как собачий хвост в проруби!..

…В полдень сделали небольшой привал. Наскоро закусили и двинулись дальше. Торопил всех Петька. Неясная тревога угнетала его. Он спешил переправиться на противоположный берег Белой. Только там, в Сибири уже он мог быть спокойным за свою жизнь…

«Цел ли мост под Твердышевским заводом? — эта мысль за все время пути тупо жевала его мозг. — А ежели уж разрушен — каюк! Разъярилась Белая, вброд ее сейчас не перейдешь. Жди тогда ледостава. Спешить, спешить надо!»

И он спешил… Лошади, изранившие ноги об острые скалы, уже спотыкались и, отупев от тяжелого пути, лишь прикладывали уши на удары шпорами и кнутами. А впереди, сзади, с боков, без конца, без края, словно синие грозные тучи — горы, горы и горы…

Тропинка перекидывалась с горы на гору. Внизу в логах гремели по камням ручьи, на вершинах величаво шумели вековые девственные леса: в шубе хвой седые сосны, оголенные уже дубы, липы, клены. Чаще начали пересекать дорогу звериные тропки, проложенные к Белой, к водопою. В одном месте при подъеме на гору невдалеке послышались шуршанье и треск валежника под чьей-то тяжелой лапой. Лошади, прядая ушами, испуганно захрапели…

— Сам бродит, «хозяин», — сказал кто-то из гусар, успокаивая поглаживанием коня.

Местами тропинка совсем пропадала, и тогда Толоконников руководствовался какими-то, лишь ему одному известными приметами. Караван, видимо, забрался в самые глухие дебри Урал-камня. Картины, полные сурового и мрачного величия, открывались перед путниками на каждом шагу. Вот на севере рванулся к небу мощным взлетом горный кряж Маярдак и застыл окаменевшими волнами. Видна только передняя его цепь, а остальные слились в неясную полосу. На западе другой кряж, полузатянутый синей дымкой. Отдельные его вершины повисли в воздухе между небом и землей, плавая в туманном мареве. Тишина, гнетущая, словно под сводами подвала, охватила караван. Лишь стук дятла, изредка рев «падуна» да детский плач кречета в небе будили горную тишь.

…Леса… горы… тишина…

«Что изменилось здесь, в этой «мати-пустыни», ну, хотя бы со времен ушкуйников [10] Ушкуйники — новгородские «вольные люди», потерявшие земельную оседлость. Они составляли время от времени дружины, спускались по рекам, заходили в их притоки, перетаскивая волоком свои лодки, или «ушкуи» (отсюда прозвание), и далеко проникали в окраинные земли, открывая новые пути для новгородского торгового капитала. )? — философствовал от скуки ротмистр. — Ничего! И сейчас, как и при них, все те же горы, та же торжественная тишина и тот же крик кречета над головой…»

Незадолго до вечера, когда скупое осеннее солнце, выглянув на минуту из-за туч, облизало горные гребни и в медь расплавило стволы сосен, Петька остановился. Указывая на ближайшую седловатую гору, сказал ротмистру:

— Вон через этот шихан перевалим и тогда прямо к Белой спустимся! Теперь близко уж…

Петька и ротмистр первые вскарабкались набору, остальной караван остался еще внизу. Вершина горы была загромождена так называемой «россыпью»— осколками скал и крупными каменными глыбами. Восточная часть горы обрывалась отвесной гладкой стеной. Внизу гремела Белая. Реку в этом месте со всех сторон обступили крутые лесистые кряжи, зажали ее в каменное кольцо. Но она все-таки прорвалась. У подножья той горы, на которой стояли Петька и ротмистр, Белая нашла узкую щель — и злая, стремительная, в седой пене, клокотала там, крутя ошалело водоворотами. Ротмистр подошел к краю стремнины, поглядел вниз и тотчас испуганно отшатнулся: