Мария Мелех - Сны Бога. Мистическая драма

И тут все становится на свои места.

– Я лечу с вами, Николас.

– Зачем?! – неприкрыто изумляюсь я.

Мне не до забот о галантности, я чувствую себя глупым зверем, попавшим в ловушку: как можно было доверить ей покупку билетов? Она даже не предупредила меня, что хочет полететь. «Я твоя секретарша, Ник, – шипит ее голос в динамике сотового, – ты и там можешь оставить все, что угодно: хоть договор, хоть чек оплаты. Не бойся, я не буду много мешать, в Милане полно магазинов». Ее звенящий свист сменяется гудками.

Черт возьми, когда мои отношения с секретаршей превратились в семейные? Что она себе позволяет? Мои мысли скачут от недоумения к ярости, пока машина мчится меж заснеженных полей и цветных поместий, но в конечном итоге я вынужден признать, что она идеально справилась со своими служебными обязанностями. Каменное русло справедливости заставляет меня сдавить эмоции в плотный комок, уже остывающий где-то на дне желудка, а вместе с ними я запрягаю в оправдания и безотчетный страх перед будущим, настойчиво скребущий игольным острием мое сердце.

Мы проходим регистрацию молча, и она все время прячет от меня лицо. Я вижу, как подрагивает уголок ее рта, как судорожно сглатывает она свою обиду.

– Дорис! – не выдерживаю я. – Спасибо за все, правда. Надеюсь, таксист помог тебе вынести мои вещи? Надо было просто предупредить, что тоже летишь…

– Все нормально, Николас, – отвечает моя преследовательница, пытаясь улыбнуться, – и, кстати, я попросила домработницу как следует присмотреть за твоими питомцами. Это ты извини, мне не надо было срываться.

И тут же не вовремя замечает излишнее красноносое веселье Джона.

– Ты же говорил, что плохо себя чувствуешь, – с укоризной произносит она, не сводя с меня глаз.

– Нет, я не говорил такого, – я с отчаянной смелостью отвечаю ей тем же прямым взглядом.

– Нет, говорил, – не сдается Дорис, – ты жаловался, что у тебя болит голова, и… Ай, да ну вас!

Взмахивает рукой и вновь отворачивается, но на этот раз ее движения решительны, и она ловко лавирует в человеческом потоке, выбирая удобное место в зале ожидания. Оставшиеся полчаса до рейса мы проводим, время от времени перекидываясь ничего не значащими фразами, и Джон пыжится изо всех сил, чтобы начать, наконец, спектакль под названием «Ромео и Джульетта. Припозднившиеся». Но его клоунская маска недостаточно хорошо прорисована, и въедливая рожа деревенской свахи нет-нет, да и бесовски выглянет из-под нее. Да и само действо больше напоминает балаган на местной ярмарке. Слава Богу, на табло загораются долгожданные зеленые огни, и девушка в красной форме отдергивает штору, за которой открывается белоснежный, подрагивающий от нетерпения, коридор. Я просто взмываю к ней в предвкушении уединения в чертогах своего сознания и души.

Мне бы добраться до кресла в самолете и уснуть, залив в нутро дозволенную авиакомпанией порцию алкоголя. Я не люблю сидеть у иллюминатора – страх перед полетами как магнит приковывает мой взгляд к смертельной пропасти под облаками. Но сегодня я вынужден пересилить себя: раз уж Дорис летит с нами, я попросил Джона побыть пограничной горой, защищая меня от жарких ветров ее любви, дующих через проход между рядами кресел. Иначе я просто не смогу погрузиться в сон.

Мой друг – один из немногих в этом мире, кто знает мой главный секрет, и я вполне могу доверить ему свое расслабленное тело. У меня к нему единственная претензия: он слишком любит снимать меня на камеру – в том числе, когда я сплю. Напиваясь, он начинает в красках рассказывать, какой фурор произведут его домашние архивы, если он решится выкинуть их в сеть, и сколько он сможет заработать на них, продав поклонникам моей масляной мазни. Но я знаю, как собственное имя, что он никогда этого не сделает. И понял я это еще пять лет назад, когда он сказал мне, проснувшемуся в судорогах и рыданиях: «Ники, ты не представляешь, как я рад быть всего лишь человеком, которому после плотного ужина с пивом и жареной картошкой снятся грудастые блондинки. Самое необычное в моих снах – это виски, сочащееся из их сосков. Вот это класс! А тебя, малыш, мне искренне жаль».

И когда стрекоза в форме стюардессы прекращает махать прозрачными крыльями, я сползаю в кресле, скрещиваю руки на груди и закрываю глаза. Правым виском я чую шевеление воздуха от беззвучных попыток Дорис в тысячный раз пробиться к моей душе, но Джон спасает меня, отвечая ей: «Тсс-сс, ты же знаешь, он устал, пусть отдохнет».