Мария Мелех - Сны Бога. Мистическая драма

– Ну так что, я могу доверить тебе это царство, дорогая?

– Конечно, Ники, – с придыханием уверяет она, – я все улажу и уложу, не беспокойся.

– И погоду? – улыбаюсь я. Дорис только разводит руками.

Мы спускаемся вниз, и я одеваюсь к выходу. Потянув собачку молнии, застреваю в собственной куртке, и помощница вмиг оказывается рядом, нежно вытаскивая меня из капкана. Она смотрит на меня снизу вверх, умудряясь уменьшиться в росте. До моего возвращения в город это ее последний шанс поймать желанное прикосновение. Я мог бы ее поцеловать, у нее приятное лицо и мягкие губы, и наверняка их влажность и податливость подберут нужные ключи к моему подсознанию – все это старо, как мир, но… Ничто не возбуждает меня так, как тайна, а придумывать фасон ее темного покрова, который подошел бы моей лучезарной секретарше, слишком утомительно. Все слишком просто в этих серо-голубых глазах, как сладкая мечта каждой девочки в этом городе, спрятанная в коробке для Барби. Я могу представить, как в Зазеркалье моей души она протягивает ко мне свои холеные пальцы – откуда-то снизу, из клубящегося мрака под моими ногами, там тебе и место, Дорис – и почти профессионально скользит ими вверх по моей ноге. Но мне… лень.

– О, нет…

– Что, Николас? – она терпеливо отступает в тень ожидания, как все эти годы, готовая выплеснуть свою страсть в любую мелочь, относящуюся ко мне.

– Фарух и Бимбо, я забыл о них. Ты сможешь приглядеть за ними, пока я в отъезде?

Дорис как-то странно смотрит, и я тороплюсь попрощаться, пока мой план сбежать от нее, заковав в цепи ее собственной влюбленности, не рухнул.

– Я все улажу, Ник. Я же сказала, – отвечает она без улыбки, и я, виновато скривившись, выскакиваю на улицу.

Издеваясь над моей неприязнью к Новому году, тихо падает настоящий рождественский снег. До дома Джона и Анны рукой подать, и вскоре я уже воюю с обледенелым засовом их ограды, пугливо поджимая пальцы – перчатки я и впрямь не нашел дома. Подозреваю, они прячутся в сумочке у Дорис, как входной билет в музей моей одинокой жизни.

«Привет, малыш!». Джон внимательно смотрит на меня – как всегда. После некоторых событий он в буквальном смысле не спускает с меня глаз. Он всматривается в меня, пытаясь поймать оттенки настроения, и легкая досада подрагивает чешуйчатым хвостом на дне моей души: он так добр, но совершенно обычен, и его рецепты счастья написаны аккуратным округлым почерком с продавленными от усердия буквами – на дешевой бумаге, за стойкой местной аптеки, в которой лавандовый дух французских масел напрочь убит парами крепких настоек.

Но, несмотря на всю простоту друга, я не могу уловить в его крохотных зрачках свой диагноз – верит он мне, или его забота есть снисходительная жалость сильного самца к природному недоразумению? «Ники, мечтай, сколько хочешь, кто у тебя это отберет, но ведь хозяйка в доме не помешает?» – ласково спрашивает он меня, осторожно заглядывая в глаза. Его собственному браку с Анной всего год, и Джон преисполнен надежд на собственное перерождение: они пересмотрели еще не все милые сюжеты в уютной камере-обскуре. Если быть до конца искренним: я не вполне уверен, что мой друг не разобьет сердце своей избранницы. Даже пятнадцать фунтов, исправно прибавляемые каждый год, не мешали этому шумному белокурому гиганту согревать под своим одеялом целые гроздья разномастных девиц.

Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты? Я попытаюсь прочувствовать синтонию наших душ – когда-нибудь, как-нибудь. Но любовное измерение – не та плоскость, в которой мы поем в унисон. В общем-то, я не задумываюсь о нашей схожести или разнице. Джон мой лучший друг: быть может, эта античная формула работает на дополнениях? Он тот, кто подхватывает меня, когда мои колени подгибаются.

Анна хлопочет в столовой, а я поудобнее устраиваюсь в кресле в теплой гостиной.

– Дорис? – спрашивает он, слишком осведомленный о моей небогатой на непредсказуемость жизни.

– Да. Собирает мне чемодан. Надеюсь, ничего не перепутает.

– Будь уверен, – с подчеркнутой сухостью отвечает мой друг, – она отлично понимает, что тебе нужно.

– Джонни… Нет. Не начинай, прошу.

Я устало провожу рукой по лицу, прикрывая глаза, и ловлю себя на горькой мысли, что искренность этого жеста уже давно убита моей публичностью. А ведь мне именно этого и хочется – почти всегда! – просто закрыть глаза и отключиться.

– Я понимаю, что Дорис твоя приятельница, но пусть она навеки останется моей секретаршей, хорошо?