Владимир Положенцев - Правда гончих псов. Виртуальные приключения в эпоху Ивана Грозного и Бориса Годунова

Экран вспыхнул, будто взорвался. В зале погас свет. Воцарилась полная тишина. Первым голос подал Юра:

– Кажется, живы. И где мы?

Илья первым догадался включить наручный браслет. Синий свет осветил помещение. Его примеру последовали остальные. Вдруг появилось слабое аварийное освещение. Загорелся экран компьютера, но никакого изображения на нем не было, только белая «простыня».

«Добро пожаловать на планету Энона в двойной Солнечной системе Сердце Карла созвездия Гончих псов, – внезапно раздался голос Софокла. – Расстояние от Земли – 114 световых лет, 29, 64 в параллаксе. Газовый состав атмосферы в норме, температура за бортом +28 градусов по Цельсию, давление 780 миллиметров ртутного столба».

Софокл замолк, экран погас. Щелкнули замки шлюза. К нему тут же подскочил Юра, начал открывать. И дверь поддалась.

– Виктория, товарищи! Есть контакт, – воскликнул он. – Мы свободны. Ау, люди, мы тут! Нас не забудьте!

Однако из корабля не доносилось никаких звуков. Кроме того, в отличии от их отсека, в глубине не было и проблесков света.

Все трое осторожно двинулись вперед. Как только вошли в коридор, шлюз за ними закрылся, щелкнули запирающие замки. Наручные браслеты погасли. Откуда-то сверху раздался голос: « Сейное послание передашь токмо в руки Андрюшке Курбскому. Исполнишь всё аки велено, будешь князем. А нет – и в грязи себя не сыщешь. Так-то, дворянский сын. Ну, поспешай».

Григорий Лукьянович самолично поехал на запаление в Зарядье. Пожарно-сторожевая команда к тому времени уже закончила работу. Дюжие молодцы, в мокрых холщовых накидках и глубоких железных шлемах, сидели на повозках с бочками, отдувались, обтирали рукавами лбы. Возле них вертелась худая маленькая собачонка, то скулила, то подавала лапу. «А ну, поди, – отмахивался от нее старшина Есений, – башку-то отрежу, да на седло. В кромешники царские запишусь. Ха-ха».

Рядом стояла толпа зевак. Её бесцеремонно разрезали верховые.

Увидев Малюту с опричниками, старшина закашлялся. Поморщился как от зубной боли. Услышали шутку, нет?

От углей поднимались пар и дым. Жарко было будто в бане.

Малюта молча вошел на пожарище, стал бродить между уцелевшими остовами стен приказа, внимательно рассматривая головешки. Словно что-то искал.

На основании царского указа при строительстве домов в Москве бревна велено пропитывать известью. Да разве то спасает? В лучшем случае нижняя часть над фундаментом остается. Пожары… беда из бед. Летом 47-го года так полыхнуло от Воздвиженского храма на Арбате, что не только Китай-город да посады, но и сам Кремль почти полностью пропал. Народишку погибло – не счесть. Нашлись изменники-бояре, которые подговорили скудоумных людей, что бабка Ивана, княгиня Анна Глинская вырывала из могил покойников, вырезала у них сердца и таким образом подожгла Москву. Да-а… народ захватил в пределе храма Солунского князя Юрия Глинского, дядю Ивана, втащил в церковь и убил напротив места митрополита. Вся церковь в крови была. А потом выставили тело на торжище, как осужденного преступника. Изменники пытались уговорить народ идти в Воробьёво, убить Ивана за то, что он якобы прячет у себя мать князя Юрия Анну и его брата Михаила. Только бог и отвел – еле удалось уговорить бунтовщиков разойтись. Ну, а потом Иван Васильевич ждать не стал, сразу отомстил. И Федьку Нагого, и Гришку Захарьина, и Ваньку Федорова-Челядина на плаху отправил.

Обо всем этом думал Малюта, ступая по тлеющим еще углям.

– Проворно справились, – подошел он к Есению. – Могло бы и Зарядье полыхнуть, а там…

– Старались, отец, – поклонился староста. – И людишки подсобили.

– По пару рублей велю дать.

– Спаси тебя, благодетель, – опять склонился пожарный.

– А что, людишек-то много в огне сгинуло?

– Кто ж знает, пылало аки в топке бесовской. Но Жулька горелого мяса не учуяла, – указал он на тощую собачонку.

– Не учуяла, значит, – почесал желтую бороду Малюта и вдруг широко зевнул.

Ночь ведь не спал. Как только прискакал Бакуня и рассказал о случившемся в приказе, тут же помчался обратно к князю Старицкому. Тот, как ни странно, тоже бодрствовал и вновь будто его поджидал. На столе уже были приготовлены бумага и чернила. Григорий Лукьянович продиктовал князю письмо Курбскому. На манер того, как писал сам Андрей царю. Малюта совал нос в государевы послания при любой возможности. Впрочем, в последнее время Иван от своего главного опричника почти ничего и не скрывал.