Расчет был на то, что пышные похоронные церемонии сильно озадачат злодеев. Выбьют из колеи. Ежели это и в самом деле козни Малюты, то он предпримет ряд необдуманных шагов и с головой себя выдаст. Так же поступят и остальные воры, когда узнают, что Никитку хоронят почти как святого. Значит царь ему шибко обязан, дьяк оказал ему неоценимую услугу. Но какую? Предупредил о заговоре и об отраве? Но тогда почему царь занемог, а Тимошку убили?
Никому более не дозволялось беспокоить царя. Однако Ивана Васильевича очень огорчало, что такой попытки даже не сделал его сын Иван. Царь тайком припадал к узким окнам в надежде увидеть его подходящим к палатам, но тщетно. «Вот ить, шельмец. Мал, конечно, всего двенадцать годков, плохо смыслит. Но и Бориске немного, а вон какой прыткий. Даром, что у Ваньки покровитель святой Лествичник. Не в него добродетелью. Убить мало. Так бы посохом по лбу и дал!»
Порадовало царя другое. Неизвестно как в палаты под вечер пробрался, примчавшийся из Ливонии Федька Басманов. От него еще пахло порохом и стрелецкими обозами. Влетел в палаты вихрем, бросился к кровати, отдернул занавеску. А никого там не обнаружив, застыл столбом.
– Что, чернявый, потерял своего благодетеля? – захихикал Иван Васильевич, сидя на троне за колонной.
– Государь! – всплеснул по-бабьи руками Федор. – Как я рад, что ты в здравии и лепости!
– Какая уж тут лепость, когда воры кругом, извести меня, царя вся Руси, потомка Рюрика вознамерились.
– Кто? Где? – закрутился как ужаленный Басманов, словно «воры» попрятались здесь же по углам. – Дай мне их, растерзаю! Отца родного за тебя не пощажу.
Государь ухмыльнулся, встал с трона, обнял Федора за плечи:
– Отца своего предашь, предашь и царя.
Опричник сглотнул, не зная как реагировать на эти слова. Опустил голову на грудь царя.
– Боялся, что уж живым не застану. День и ночь коней загонял. Как весть получил, сразу сюда.
Государю теперь было не до нежностей, отстранил Басманова, снова уселся на трон.
– Потом. Что там с Ригой?
– Стоим, государь, в 50 верстах. Ежели бы не шведы, давно бы уж взяли. Они по ту сторону, на взморье. Посольство к тебе литовское собирается. Хотят Ливонию-то поделить между ляхами, шведами и нами.
– Что об том думаешь?
– Нам крохи предложат. Не потребно идти на сговор, Сигизмунд с королем Эриком все одно обманут. Меж собой дерутся, а главный враг – мы. Вышибли бы и шведов из Эстляндии, взяли бы Ревель, да сил маловато. Так что надобно делать так, как ты указал Земскому собору – воевать до полной победы.
– Да куда мне, убогому, земству указывать. Ты, Федор, со сродственниками постарался, уговорил.
Басманов зарделся, потупил глаза. Он очень любил, когда его Иван хвалил. А еще когда гладил по голове своими крепкими, длинными пальцами, перебирал ими его черные кудри. Теперь же понимал, что царь не намерен предаваться нежностям. А потому продолжил по-деловому:
– Главное, чтоб хан Девлет Герай опять в спину не ударил. В прошлом году от Болхова-то отступил, а теперь не знамо что учинит. Может, снова на Рязань пойдет, а то стразу и на Москву. Важно, что ты цел.
Царь помолчал, выпил вина.
– Ты, Федька, в слободе останешься. Пока я не вернусь. Следи, чтоб в эти палаты ни одна душа, кроме Малявы не наведывалась. Ни Филипп, ни Темрюковна, никто. Костьми ложись, но не пущай. Все должны быть уверены, что я здесь и тихо отхожу.
Басманов вскинул брови:
– Куда же ты собрался, государь? Возьми с собой.
– Верю тебе, но не надеюсь. Токмо на себя надеюсь. Никто кроме меня жало аспидное не вырвет. В Москву утром в монашеском наряде пойду. Один. Там измену искать стану. И это всё! Как сюда сейчас незаметно пролез, чуть свет меня и выведешь. Маляву я предупрежу. Принеси мне схиму странствующую, она в келье храма Богородицы. Позови сюда сотника Лямова, скажу ему, что в страже теперь ты главный.
– А он-то не проговорится?
– Я ему уже однажды объяснил – ежели пасть откроет, всё его семейство в кипятке сварю. Да ты еще попугай.
– Узнают тебя, государь, и в обличье чернеца.
– Бороду сбрею.
– Как же, инок и без бороды?
– Кому какое дело! Все, уймись, делай что велено.
Ранним утром из потайной калитки Александрова кремля вышел высокий, согбенный монах с надвинутым на лицо черным капюшоном. Он опирался на простую деревянную палку, за спиной его была небольшая дерюжная котомка. Монах быстро обошел стороной село и через овраг, опушкой почти опавшего леса, вышел на дорогу. Здесь он сбавил шаг и уже не торопясь направился в сторону Москвы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу