Иван Макаров - Всемирный следопыт, 1929 № 03

Запрокинув рога и едва касаясь копытами дороги, олени неслышно мчали тунгусов в глубь тайги.

Они проехали полдня. Внезапно отец круто повернул оленей каюром и погнал назад, в Туруханск, к Павлу Иванычу. Илько обрадовался, надеясь снова увидеть черный ящик. Когда они приехали, отец стал приставать к другу:

— Крести, бойе, осадку опять, пожалста, крести маленько опять!

Илько знал, почему отец настаивает на вторичном крещении. Однако Павел Иваныч отказался крестить во второй раз и новых подарков не дал…

Тоска по черному ящику стала мучить Ильку, как злой шайтан. Один раз во сне он увидел, что трогает пальцами эти чудесные зубы, и они были необычайно теплые. Он проснулся и нашел свою руку в зубах у собаки, которая спала с ним…

С тех пор прошел год. Отец несколько раз ездил к русским, на факторию. Илько плакал, но отец не брал его с собой. Завтра отец опять поедет туда на суд. Пусть самый большой и самый добрый шайтан поможет сегодня отцу убить соболя, у которого в шкурке вспыхивает синий огонь, когда в темноте гладишь ее рукой. Пусть отец убьет два… десять таких соболей. Тогда он будет добрый и скажет: «Поедем немножко в Туруханск».

Павел Иваныч по профессии наборщик. Красноярской типографией он был прислан в Туруханск на должность секретаря районного комитета партии.

План работы у Павла Иваныча был прост: найти среди тунгусов передовиков и сделать их активистами.

А уже через них можно было потом воздействовать на остальные национальные меньшинства, приобщая их к новому быту и культуре.

Он начал с октябрин. Подарки, которые выдавались новорожденному, многих привлекали.

Одним из первых был отец Ильки. Павел Иваныч встретил Захара на фактории. Тунгус брал товар в кредит под пушнину. Все купленное он укладывал в большой берестовый мешок, обтянутый оленьей шкурой и расшитый белым и черным бисером. Павел Иваныч заговорил с тунгусом:.

— Вот видишь, как Ленин велел с тобой торговать: часы — за восемь белок! А сахару-то сколько дают за одну белку! Ого! Видишь?.. Раньше-то тебя драл купец. Соболя, небось, тащил за часы…

— Маленько таскал… — уныло сознался Захар.

Павел Иваныч часто захаживал на факторию и подолгу говорил с тунгусами о коммунистах и о Ленине.

Когда весть о смерти Ильича пронеслась по тайге и тундре, в районный комитет приезжало много тунгусов и юраков. Захар приехал к Павлу Иванычу, молча закурил огромную трубку, сделанную из березового чурбака, и спросил:

— Ленин помер, бойе?

— Помер, Захар, помер.

Захар снова насыпал в трубку горсть табаку и молча выкурил. Потом вдруг поспешно заговорил:

— Зачем, бойе, лечил плохо? Зачем шаман не вел? Ба-аль-шой шаман зачем не вел?

Некоторое время оба сидели молча.

— Бойе, теперь кто будет? — спросил Захар.

— Цека будет теперь, Захар.

Цека вместо Ленина, — отозвался Павел Иваныч.

— А он хороший, Цека?.. Как немножко торговать будет?.. [13] Подлинные слова тунгуса, сказанные секретарю Туруханского райкомпарта. )

Закрепляя таким образом, дружбу с туземцами, Павел Иваныч узнал, что тунгусы по решению родового суда применяют, как высшую меру наказания, три удара палкой. Позор судимости оказывает на тунгусов (среди которых воровство появилось лишь за последнее время) чрезвычайное воздействие, а тем более телесное наказание. Возмущенный применением телесного наказания, Павел Иваныч решил убедить тунгусов заменить палки заключением.

Ожидался родовой суд над вором, похитившим двух голубых песцов из пустующего чума одного юрака. Павел Иваныч отвел под тюрьму баню и убеждал тунгусов, приезжавших на факторию, посадить туда вора. Тунгусы соглашались, разнося слух о новом виде наказания по всей тайге.

Наступил день суда. На суд съехалось множество тунгусов. Примчался и Захар. На этот раз он смилостивился и взял с собой Ильку. Заветная мечта баранчука, наконец, сбылась. Приехав в Туруханск, он долго боролся с собой, прежде чем решиться сказать жене Павла Иваныча о своем желании снова посмотреть черный ящик и потрогать его зубы. Елизавета Васильевна с трудом поняла, чего хочет Илько. Они пошли в клуб, и она, открыв рояль, сыграла ему «Иркутянку».

Илько не слушал музыки. Он сгорал желанием потрогать клавиши, но робел. Наконец он решился и слегка ткнул пальцем в клавиш. Елизавета Васильевна засмеялась и усадила его играть. Илько осмелел и долго барабанил по клавишам, пробуждая самые бестолковые созвучья. Особенно ему нравилось громоподобное гудение баса.