Десмонд Бэгли - Ураган Уайетта

Шеллинг сказал:

— Силен.

— Да, — бросил Уайетт и вернулся к столу.

Шеллинг последовал за ним, и они вместе стали разглядывать фотографии урагана.

— Такое впечатление, что он немного сжимается, — сказал Уайетт. — Странно.

— Это только ухудшает дело, — добавил Шеллинг мрачно. — Он положил две фотографии рядом. — Хотя движется он не так быстро.

— Я полагаю, он делает восемь миль в час, то есть около двухсот миль в день. Давайте-ка уточним. Это важно. — Уайетт достал электронный калькулятор и стал нажимать кнопки. — Так и есть. Чуть-чуть меньше двухсот за последние двадцать четыре часа.

Шеллинг надул щеки и с облегчением выдохнул.

— Что же, это не так плохо. При такой скорости он должен добраться до восточного побережья Штатов дней через десять. А обычно такие ураганы держатся не больше недели. К тому же он, вероятно, будет двигаться не по прямой линии. Сила Кориолиса будет выталкивать его к востоку, и я думаю, что где-нибудь в северной Атлантике он рассосется, как это по большей части и бывает.

— В вашем рассуждении есть два слабых пункта, — сказал Уайетт будничным голосом. — Нет никаких оснований быть уверенным в том, что его скорость не возрастет. Восемь миль в час — это страшно мало, в среднем их скорость — пятнадцать миль. Так что весьма вероятно, что он успеет дойти до Штатов. Что же касается силы Кориолиса, то есть другие факторы, которые могут ее подавить. К примеру, струя из турбины реактивного самолета на большой высоте может оказать сильное воздействие на траекторию урагана. Это мое предположение, ибо вообще-то нам известно об этом крайне мало. А о самолетах мы можем вообще никогда не узнать.

Лицо Шеллинга вновь приняло унылое выражение.

— Бюро погоды это все не понравится. Надо дать им знать.

— Тут уж я ничего не смогу поделать, — сказал Уайетт, беря со стола специальный бланк. — Я не собираюсь ставить свою подпись под этим образчиком бюрократической писанины. Посмотрите, чего они хотят: «Сообщите продолжительность и направление движения урагана». Я не предсказатель и не работаю с магическими кристаллами.

Шеллинг нетерпеливо пошевелил губами.

— Все, что им нужно, предсказания согласно стандартной теории, — сказал он. — Это их вполне удовлетворит.

— Вся наша теория выеденного яйца не стоит, — сказал Уайетт. — Это ведь все не то. Ну, вот, мы заполним эту форму, и какой-нибудь чиновник из Бюро погоды сочтет все, что тут написано, за святую истину. Мол, раз ученые говорят, значит, так оно и есть. А в результате тысячи людей могут погибнуть, так как действительность не сойдется с теорией. Возьмем Айону в 1955 году. Он менял направление семь раз за десять дней и угомонился прямо в бухте Святого Лаврентия. Ребята из метеорологических служб из кожи вон лезли, а он плевать хотел на всю их теорию. Нет, я не подпишу эту бумагу.

— Хорошо, я подпишу, — сказал с раздражением Шеллинг. — Какое имя у этого урагана?

Уайетт заглянул в какой-то справочник.

— Имена довольно быстро идут на смену друг другу в этом году. Так, последний был Лаура. Значит, это будет Мейбл. — Он посмотрел на Шеллинга. — Еще одно. Как насчет островов?

— А что острова? Мы дадим им обычное предупреждение.

Он повернулся и вышел из кабинета. Уайетт смотрел ему вслед с нарастающим чувством отвращения.

К вечеру Уайетт ехал по дороге, огибающей залив Сантего, к Сен-Пьеру, столице Сан-Фернандеса. Не велика была эта столица, но то же самое можно было сказать и обо всем острове. В угасающем свете дня он разглядывал привычные картины — банановые и ананасовые плантации, людей, работавших на них, — мужчин в грязных выцветших хлопчатобумажных рубашках и синих джинсах, женщин в ярких цветастых платьях и красивых косынках на головах. Все они, как обычно, смеялись, болтали друг с другом, их белые зубы и темные лоснящиеся лица блестели в лучах заходящего солнца. И как обычно, Уайетт с удивлением спросил себя: «Почему эти люди всегда кажутся такими радостными и счастливыми?»

Причин радоваться у них было не много. Большинство из них было задавлено постоянной нищетой, результатом в первую очередь перенаселенности и неумелого обращения с землей. Когда-то, в восемнадцатом веке, Сан-Фернандес был богат сахарным тростником и кофе и был лакомым кусочком для боровшихся между собой европейских колониальных держав. Но в какой-то момент, когда хозяева отвлеклись на другие дела, рабы восстали и решили сами вершить свою судьбу.