Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 04

Первым обрел дар слова Хатрапчо.

— Да, — заговорил он. — Если бы мы не ухватили сейчас за хвост католи, то мы больше никогда бы ее не поймали… Этого, парень, я от тебя не ожидал…

— Я тебе говорил, на что он способен, — не скрывая злорадства, сказал Мукдыкан. — Сейчас он украл шкурку, а потом украдет у меня дочь…

Эти слова хлестнули Тумоуля, как удар бича.

— Врешь, старый шайтан! — закричал он, сжимая кулаки. — Я шкурку у тебя не крал!

— Не кричи, парень, — строго сказал Хатрапчо, делая какие-то знаки пастухам. — Брал ли ты шкурку или не брал — это ты расскажешь на суде, а теперь ты пойдешь с нами…

Тумоуль готов был отшвырнуть этого человека, а затем наброситься на Мукдыкана, но в следующее мгновение он отказался от своего намерения. Ведь это просто какое-то недоразумение, если же он будет сейчас сопротивляться, то даст повод подозревать себя в краже.

— Хорошо, — сказал он, — я пойду с вами. Пойду потому, что шкурку я в самом деле в свой мешок не клал…

Сколько прошло дней? Пять, десять, а может быть и больше. Иногда ему казалось, что это продолжается целую вечность.

Становище Мукдыкана, заплаканное лицо Гольдырек, путешествие к Хатрапчо и наконец громкий стук пальмы о сырое дерево. Хатрапчо славился своим искусством владеть пальмой. Срубив лиственницу, он сделал из нее тяжелые колодки. Колодки надели на ноги Тумоулю и оставили его в кустах около становища дожидаться суда.

Суд состоялся на следующий день. Тумоуль до последнего момента не терял надежды, что его невиновность будет установлена. Но что он мог сказать против очевидности? Каким образом шкурка католи оказалась в его мешке после того как он навсегда покинул становище своего хозяина? Мукдыкан очень хорошо сказал, что если бы католи была живая, то еще можно было бы объяснить ее появление в мешке — она могла бы залезть туда сама. Но так как это была только шкурка, то сама она в мешке очутиться не могла, следовательно ее кто-нибудь туда положил. И кроме Тумоуля, сделать это было некому.

— Он знал, что делает, потому что шкурку католи очень любят люче — за нее они дают много товара…

Так сказал Мукдыкан, и с этим все согласились. Да, кроме Тумоуля взять шкурку было некому. Тумоуль захотел сразу разбогатеть, обокрав своего хозяина. За это его надо наказать так, как велит лесной обычай: отхлестать по голой спине колючими прутьями, потом провести по окрестным становищам, чтобы все запомнили лицо вора, и наконец снова надеть на ноги колодки и бросить в тайге — пусть подумает хорошенько о своем проступке…

И вот Тумоуль лежит в темном лесу, слушает, как шумит ветер в вершинах лиственниц, и в сотый раз задает себе вопрос о том, каким образом шкурка очутилась в его мешке. Точною ответа пока еще не было, потому что, зная хорошо тайгу, Тумоуль в то же время очень мало знал людей. Он был рожден для борьбы со стихиями, а не с человеком. Правда, восстанавливая в памяти происшедшее, его мысль все чаше и чаще упиралась в его бывшего хозяина… Но неужели человек способен на такую подлость? Это не укладывалось в его наивной голове. Между тем никакого другого объяснения он найти не мог.

Гнев охватывал Тумоуля. Он сжимал кулаки и порывался встать, но тут же чувствовал на ногах тяжесть и вспоминал о колодках — они цепко держали его за ноги. Он мог передвигаться только ползком, да и то лишь по открытому месту, потому что колодки были сделаны с длинными концами. Так он будет лежать еще много дней, обгладывая те кости, что ему раз в день приносит из становища старая женщина, а потом… Что будет потом, когда с него снимут колодки? И опять тяжелые мысли плыли в его голове.

Отбыв наказание, он может итти, куда ему вздумается. Куда же он пойдет? В свой чум, который он поставил у озера? Но ведь он делал его для Гольдырек, а теперь она уже не захочет варить для него пищу, чинить одежду, рождать детей, — это она будет делать для кривоногого Кульбая, который уже увез ее в свое становище. Тумоуль отныне презренный вор, его будут чуждаться все, кто удержал в своей памяти его лицо. Да и как иначе? Воровство — в тайге самое тяжкое преступление. Тут прячут добро от зверя, а не от человека, и если всякий будет брать из чужого чума то, что ему нравится, жизнь в лесу станет невозможной. Может быть Тумоуль уйдет на постройку к русским? Они как-то предлагали ему поселиться около них. Но поверят ли они, что Тумоуль не брал у своего хозяина шкурками? Не отвернутся ли от него так же и они, как отвернулись его сородичи?..