Борис Тагеев - Всемирный следопыт, 1930 № 07

С этими словами он схватил камень и ударил Лоренцо по темени. Голова как сказочный цветок вмиг расцвела багровыми лепестками. Бартоломео выхватил меч, разрубил веревку и сказал:

— Итак, сеньоры, в дележке одним меньше! Кто возражает?

Корсары приветствовали атамана. Рабы молчали как могилы…

С тяжелым чувством я стоял в склепе. Мне рисовалась эта кровавая минута, когда Лоренцо, висящий над сводом, судорожно вздернул ногами, а потом грохнулся на каменный пол. И затем все смолкло. Только вверху дрожали две звезды, случайно заглянувшие в склеп… Я поблагодарил сторожа и с облегчением вздохнул, выбравшись из подземелья на крестьянский двор. Опрятно подрезанная солома на крышах, белые мазанки, высокое солнце и гудки с машинно-тракторной станции сразу вернули меня из глубин истории к нашим социалистическим рубежами.

«Основанная во второй половине VII века до нашей эры, Ольвия к V веку была уже богатым городом. С богатством пришли и невзгоды. В IV веке к ее стенам подступил Запирион — полководец Александра Македонского, а в последующие столетия ее постоянно беспокоили дикие племена. В последнем веке до нашей эры на Ольвию обрушились полчища готов под начальством Бурвиста и не оставили здесь камня на камне. Но скифы снова пригласили греков. Ольвия встала из мусора и пепла. Она пыталась восстановить свою былую славу, пока новый разгром не превратил ее в захудалую римскую колонию. А в половине IV века нашей эры Ольвия совсем сошла с исторической сцены»… Так бесстрастно записывает история.

Теперь Ольвия ушла под землю. Об ее существовании говорят только ямы, канавы да кое-где обнажившиеся груды камней и черепков. Но наука не боится тяжелых покровов времени и смело заглядывает в отдаленнейшие эпохи. На территории Ольвии есть уже несколько расчищенных участков.

Старые истории культуры обычно снимали только сливки с античных эпох, они вели свое повествование от героя к герою, от великого художника к знаменитому философу. Но мы органически не можем так относиться к прошлому. Нас интересуют не только великие люди древности, но и не могучие народные волны, которые подняли их на такую высоту. Советская молодежь часто ставит в тупик старых культурников. Те говорят:

— Посмотрите, какой гармонией дышат эти архитектурные линии!

А у них спрашивают:

— Окажите, пожалуйста, а каким образом вырубали и обтесывали тогда эти двухметровые плиты?

И потому не удивительно, что в глазах нового человека часто тускнеют те бронзовые набережные, к которым нельзя было приставать простым! рыбакам…

Выйдя из склепа Еврисивия и Ареты и обойдя две крестьянских избы, мы подошли к самой Ольвии. Моим случайным спутником оказался рабочий-металлист из Николаева — Панов.

Справа от нас раскинулось изрытое бугроватое поле — древний некрополь, известный теперь под именем «Ста могил». А прямо, по самому краю берегового перегиба открылись широкие ямы, огороженные проволокой. Это и были очищенные от земли подошвы Ольвии.

Вот слева клочок римской военной дороги, вымощенный белым плитняком, — когда-то эти казенные пояса как цепями связывали сотни племен и народов в одно целое. Дальше вскрыт целый конец улицы. Вы видите на глубине метра очертания фундаментов, доподлинный план античного жилья с внутренними двориками, перистилями, бассейнами, алтарями, портиками и жилыми комнатами. Домики стоят один к одному, между ними игрушечные, метра в три шириной улички, вымощенные булыжником.

— А какая, к примеру сказать, у них была теснота… как в нашем старом поселке, — заметил Панов. — Я думаю, доставалось санитарным тройкам!

— У них, товарищ, главным санитаром было солнце, — внес я свою поправку.

Вскоре мы набрели на один из интереснейших уголков раскопок. На самом краю береговой террасы возвышался куполообразный Зевсов курган. Он был окружен каменным поясом. Его северный бок был срезан до основания, и тут на глубине двух-трех метров открывалась панорама более древних построек. Это была наглядная история города, этажи его расцвета. Внизу — остатки древнегреческого здания. Быть может тут некогда стоял дворец скифского царя Скида, который, по свидетельству Геродота, был украшен мраморными сфинксами и крылатыми фигурами.