Борис Фортунатов: Всемирный следопыт, 1929 № 11

Лесник Дзыга вышел из халупы, взглянул в сторону дороги, недовольно что-то пробурчал и сел на бревно возле двери. Справа за деревьями заходило солнце, и в конце просеки, совсем у земли слепили глаза сверкающие брызги. Такие же искорки прыгали на вершине сухого дуба над хатой, но с травы уже поднималась тонкая пелена тумана, и конец длинной черной тени от свисавшего к крыльцу сука, торопясь, убегал к тесной опушке.

Потом искры потухли, и тень от сука стала тусклой и серой. Дзыга встал, откинул назад мешавшие смотреть космы седых волос и внимательно уставился вдоль дороги.

— Накроешь стол, Марыся! — крикнул он, не оборачиваясь. — Паны едут.

Тоненькая девочка лет четырнадцати шмыгнула из халупы наружу, прищурилась на появившиеся в конце просеки движущиеся точки и снова проворно зашлепала в хате босыми ногами.

— Хлеба положишь, — продолжал, не спеша, старик. — Хлеба паны с собой не возят. И пиво возьми из погреба. А насчет остального… Пана лесничего я уж знаю. Да! На один хлеб да на капусту он не поедет. Уж он привезет чего-нибудь с собой.

Дзыга поднялся с бревна, еще раз для порядка провел рукой сначала по косматым седым кудрям, потом вдоль холщевой рубахи, поправил пояс с висевшим сбоку длинным кривым ножом и торопливо зашагал по дороге. Тени от деревьев сгустились. Белая стена тумана как-то сразу нахлынула со всех сторон и сомкнулась над хатой, а освещенное оконце выделялось из надвигающегося мрака красным мерцающим пятном.

Потом спереди раздался топот копыт, и из тумана выросли силуэты трех всадников. Передний, высокий бородатый шляхтич, легко спрыгнув с коня и кинув поводья кланявшемуся и суетившемуся леснику, шагнул в дверь сторожки. Второй всадник зацепился, слезая, за седло, выругался и наконец с помощью Дзыги благополучно сполз на землю. Третий принял коней и повел их в хлев позади сторожки.

Бородатый шляхтич, войдя в хату, скинул с себя бурку, положил шапку на стол и, погладив бороду, насмешливо взглянул на входившего в хату спутника.

— Вы кажется устали, пане? — спросил он, чуть улыбаясь. — Я же советовал вашей милости проехать экипажем, а не трястись на солдатском седле.

Коротенький толстый человек в высокой суживающейся кверху черной шляпе и пышном плоеном белом воротнике, какие в ту эпоху носили врачи, брезгливо осмотрел закопченные стены хаты, обмахнул скамью концом плаща и, усевшись, ответил неожиданным для его фигуры резким, тонким голосом:

— Я вообще бы не поехал сюда, — он недовольно поднял странно выделявшиеся на бледном одутловатом лице тонкие черные брови. — Ведь пана Кричевского я давно знаю и уверен, что, взяв на себя поручение ее светлости, вы исполнили бы его точно, но княгиня… Что я могу сделать! Она потребовала, чтобы все произошло в моем присутствии.

Лесничий вместо ответа молча пожал плечами, потом снаружи раздался стук колес, дверь отворилась, и двое гайдуков втащили внутрь объемистые кожаные мешки. Через несколько минут гости уже закусывали, подливая друг другу из выставленных на стол бутылей. Гайдуки сидели в углу, а Дзыга, переминаясь с ноги на ногу, стоял посреди хаты в ожидании вопросов или приказаний. Паны ели молча, потом лесничий поставил кружку на стол, утер рукой рот и, подняв голову, отрывисто сказал:

— Ну, говори, старик.

— Все, как вы приказывали, пане.

— Все на том же месте?

— На том, на том, пане. И вечером был там. Сам ходил смотреть. Куда ему деться? Так уж мы и живем. Он за болотом, что к Сохачеву, а я с внучкой вот здесь, в сторожке.

— Да? — Пан Кричевский немного помолчал, потом оперся обеими рукам о стол и внимательно взглянул в глаза старику. — Так в последнее время его никто не пробовал зацеплять? А?

— Нет, пане, как вы приезжали сюда в прошлом году с королевичем и паном Слизнем, так с тех пор мы никого и не видели. А мужики… Где же им пробовать с вилами да топорами!

Суровое лицо лесничего вдруг расплылось в широкую улыбку. Он взглянул на своего спутника и расхохотался так, что задребезжали стаканы на столе.