Алекс Грин - Всемирный следопыт, 1930 № 12

Вое арестованные, за исключением Ривеса, были, по настоянию приходского священника, высечены розгами и отпущены, так как за ними решительно никакой вины не числилось. Ривеса же держали под арестом. Над ним должен был состояться военно-полевой суд. На этом настаивал сам барон, требовавший сурового наказания для Ривеса.

— Я требую смертной казни для этого негодяя, — сказал барон, — хотя бы в назидание для остальных и для успокоения нашего округа.

Но даже судьи не нашли возможности согласиться на такую чрезвычайную меру за полным отсутствием улик.

— Вы же сами, барон, говорите, что Ривес — прекрасный работник, честный и трудолюбивый… — сказал начальник отряда.

— Да, но он осмелился посягнуть на мою землю, подговаривал крестьян пред’явить мне новые требования, явно невыгодные для меня, угрожал мне в случае моего несогласия. Помимо всего, он не посещает церкви и не причащается.

Местный священник не мог простить Ривесу его безбожия, а потому ни одного слова не сказал в его защиту. Заочная дискуссия в суде была непродолжительна, но все-таки судьи определили арестованному, вместо смертной казни двести ударов розгами. А затем, для видимости, был назначен «суд».

Ривес был высокий крестьянин с резкими чертами лица, окаймленного густой бородой. На вид ему было лет сорок — сорок пять. Голубоватые серые глаза его смотрели вдумчиво и гордо. Он не выказывал ни малейшего признака страха, хотя и не ожидал от суда ничего хорошего. От всей его фигуры веяло мощью.

Хотя приговор был уже готов, но для соблюдения формальностей один из членов суда, знавший эстонский язык, стал опрашивать обвиняемого:

— Ты подстрекал крестьян к забастовке?

— Да.

— Почему ты это делал?

— Потому что условия их работы невозможны.

— Руководил ли ты митингом и принимал ли участие в составлении нового договора?

— Да.

— Почему ты взял на себя роль руководителя в этом деле?

— Потому что я учился в школе два года и счел долгом помочь тем, кто по неграмотности не может постоять за себя.

— Говорил ли ты барону, что если он добровольно не подпишет нового соглашения, то ему все равно придется подписать, только другими чернилами?

— Нет, к угрозам я не прибегал.

— Срывал ли ты святые иконы со стен часовни?

— Нет, я этого не делал.

Хотя все ответы Ривес давал твердым громким голосом, все же в тоне его чувствовалось равнодушие, так как он угадывал, что все это — одна комедия.

Были допрошены несколько свидетелей. Все без исключения хорошо отзывались о Ривесе, называли его честным, добросовестным, трудолюбивым… Единственным противопоказанием было то, что он не посещал церкви и не причащался.

После допроса прочитали приговор. Поняв, что его накажут розгами, Ривес заскрежетал зубами. Глаза его загорелись.

— Я не позволю, чтобы меня пороли, — заявил он со страшным спокойствием.

— Приговор над тобой произнесен, — ответил ад’ютант.

— Я не могу подчиниться такому приговору, я не раб и не позволю пороть себя.

— Знаешь ли ты, что сначала тебя хотели присудить к смертной казни?

Ривес замолчал, пораженный, и посмотрел на ад’ютанта.

— Ты должен благодарить начальника отряда за то, что он заменил смертную казнь двумястами ударов розги. Иди!

Ад’ютант дал знак страже увести Ривеса.

Ривес покачал головой.

— Я не позволю, чтобы меня пороли, — повторил он.

— Взвесь свои слова, — сказал ад’ютант. — Мы можем расстрелять тебя!

— Если нет другого выхода лучше расстреляйте, но пороть себя я не позволю.

Ад’ютант вышел переговорить с командиром отряда.

— Совсем освободить от наказания мы не можем, так как подорвем свой авторитет в глазах крестьян. Предложите ему на выбор: розги или смерть.

Ад’ютант вернулся и сообщил о решении полковника. Ривес молча выслушал его и сказал:

— Лучше смерть.

— Есть у тебя дети?

— Пятеро.

— Тогда, во имя бога, подумай о них, — начал уговаривать его ад’ютант. — Ты видишь, что я хочу тебе добра. Ты очень крепкий человек и легко вынесешь наказанье.

— Боль меня не страшит, — последовал ответ.

— Так в чем же дело? — удивился офицер.

— Я могу умереть, но позволить, чтобы меня пороли — нет, не могу!

— Странно! Но ведь вас всегда пороли! — сказал офицер. — И твоего отца, и деда, и прадеда!

— Да, это правда, нас били всегда, — согласился Ривес. — Но все же я не позволю себя пороть!

— Подумай о детях, несчастный! Пять человек, которые останутся сиротами, без куска хлеба, если тебя расстреляют.