Александр Беляев - Мир приключений 1983. Ежегодный сборник приключенческих и фантастических повестей и рассказов

— Ты уйдешь на покой, а что будет со мной? — спросил я.

Тогда он нашел какого-то хирурга и предложил мне переселиться из тесной шахматной фигурки сюда… Здесь просторно, я смотрю на мир его глазами и пишу эти строки его рукой.

Жизнью я доволен, никакой тоски. Правда, то и дело отключаются разные центры в обоих полушариях, но я жду, когда придет отец, чтобы отремонтировать меня — он в этих делах разбирается. Недавно явилась какая-то мисс Н. и попросила обучить ее шахматной игре. Я сказал ей: да, мисс, вы попали по адресу. Я и есть машина, обучающая шахматной игре. В ответ она заплакала и стала уверять, что я не машина.

Женщины очень надоедливы.

Меня волнует только один вопрос: кто по праву должен называться чемпионом мира — я или покойный Джек Гиппенрейтер? Есть ли закон, запрещающий механическому разуму играть в шахматы? Такого закона нет! Механический разум, совсем как человек, страдает, влюбляется, сходит с ума. Механический разум должен обладать всеми правами человека. Его нельзя держать в ящике! Тогда уж лучше его не изобретать.

Поэтому я официально заявляю, что чемпионами мира с 1993 по 1995 год были двое в одном лице: Джек Роберт Гиппенрейтер и я, его брат, первый одушевленный робот по имени Король.

Джек Гиппенрейтер, будь он жив, согласился бы подписать это заявление. С него полностью снимается вина за скандалы во время матчей.

Это заявление должно быть опубликовано в «Шахматном журнале» на первой странице. Разрешаю украсить его виньетками.

Справедливость восстановлена, и у меня на душе спокойно.

В 1979-80-е гг. журнал «Уральский следопыт» провел анкету среди наших ведущих писателей-фантастов. Приятно отметить единодушие, с которым все отвечающие отвергли какое бы то ни было противопоставление фантастики остальным видам художественной литературы. Предмет художественной литературы, а следовательно, и предмет фантастики, коль скоро мы отнесли ее к художественной литературе, — человек. Данные анкеты позволяют считать такую точку зрения победившей. И уже хотя бы в окончательном утверждении этого факта — большое значение проделанной журналом работы, потому что споры о том, какой должна быть наша научная фантастика, все еще продолжаются, открыто или завуалированно, самими произведениями.

Даже если понимать слово «человек» несколько более обобщенно, чем в бытовой прозе, — фантастика нередко оперирует «человеком земным», или «человеком разумным», — все равно никуда не уйти от человека, от его души, от его чувств, и все проблемы, которые фантасты пытаются поставить и разрешить в своих сочинениях, могут быть поставлены и разрешены только через человека. Иная точка зрения автоматически выводит фантастику за пределы художественной литературы. Поэтому глубоко неправ весьма уважаемый бакинский писатель Г.Альтов, который, говоря о прогностических возможностях фантастики, утверждает: «А разве сегодня не интересен был бы фантастический (но достоверный!) очерк о XXI веке — о феерической трисекции локуума, о тонком интеллектуализме жидкого кродуса, о волнующей ликвации актонов и, конечно, о трансфокальной сигмаэростатике (хотя, конечно, это не для детей до 16 лет)…» Отдадим должное словесной изобретательности писателя, но ответим на его вопрос однозначно: совершенно неинтересен; никого не может взволновать несуществующая «ликвация актонов». Если же под этой «ликвацией» подразумеваются какие-то намечающиеся тенденции в текущей физике, то почему бы об этих тенденциях и не поговорить — в научно-популярной статье, понятно. Прямой и, по-моему, убедительный ответ на подобный тезис дал другой участник анкеты: «Читателю вряд ли интересно будет читать о людях, которые заняты не существующей для него, читателя, проблемой, — ну, скажем, квадриальной супергормостинацией (можно придумать еще забористее). Проблемы будущего но выращиваются, как фикус в кадке, они вырастают из сегодняшних проблем…»

Фантастика в силу самого определения всегда будет пытаться заглянуть за завесу будущего, как бы перенести в завтрашний день тревоги и заботы сегодняшнего. Может быть, именно по произведениям о будущем проходит самый высокий водораздел между советскими и зарубежными фантастами. Сочинения, в которых бы изображалось благополучное будущее, у западных авторов единичны; отечественные же писатели, напротив, не могут и представить себе родную планету в виде выжженной радиоактивной пустыни, освоенной жалкими уродцами, или перенаселенного ада, в котором люди могут находиться лишь в стоячем положении. Советскую фантастику отличает устойчивый оптимистический взгляд на перспективы и предназначение человечества, и именно в таком своем качестве она привлекает все большее и большее внимание и западного читателя.