Вл. Гуро - Вера Чистякова

С утра над усеченным конусом сопки Медвежьей встала темная, тяжелая туча. К полудню пошел снег. Он падал весь день крупными, пушистыми хлопьями. Дальние горы исчезли из виду за его густой завесой. Невысокие холмы, вокруг которых петлял тракт, заволакивались туманной, будто парной, дымкой. Ненастный день незаметно сливался с сумерками.

По тракту на средней скорости шла новенькая «эмка». Машиной управлял мужчина лет тридцати, с той ничем не примечательной наружностью, которая позволяет легко затеряться в толпе: худощавое лицо, не освещенное ни широкой улыбкой, ни открытым взглядом; фигура человека, в меру занимающегося спортом; одежда также не выделяла его — простое зимнее пальто, меховая шапка, сдвинутая на затылок.

Рядом с ним, откинувшись на кожаные подушки, сидела молодая женщина. Светлые пряди волос падали ей на лоб из-под фетровой шапочки.

Тракт был почти безлюден. Навстречу изредка попадались грузовые машины, идущие порожняком с Н-ского оборонного завода, куда они возили кирпич. Водители бегло оглядывали встречную машину. Так же они оглядели и мотоцикл с коляской, который шел позади «эмки». Если бы кто-нибудь из шоферов посмотрел внимательнее, он понял бы, что мотоцикл все время держится на одной и той же дистанции позади «эмки». Прибавит ходу легковая машина — начинает идти быстрее и мотоцикл, но дистанция остается неизменной.

Водитель мотоцикла первый заметил, что с «эмкой» происходило что-то неладное. Он коснулся рукой плеча товарища и указал глазами вперед.

— Вижу, товарищ Приходько! — прокричал тот сквозь ветер.

Ход «эмки» заметно убыстрился. Не сбавляя скорости, она понеслась под уклон. Дверца приоткрылась и сразу захлопнулась; машина сделала бешеный рывок, будто кто-то пытался выпрыгнуть, но был с силой втащен обратно. Машина вихляла из стороны в сторону. Резко дернувшись, она едва не свалилась в кювет. И опять стремительный рывок, словно потеряно управление.

Мотоциклист, поправив очки, нажал на газ. Его товарищ крепче ухватился за борт коляски. Они мчались, опасаясь упустить из виду странную машину.

А впереди за колеблемой ветром завесой густого снега происходило непостижимое.

«Эмка» летела с предельной скоростью. Она скользила по самому краю кювета, полного снегом.

«Если машина не перевернется, это еще не конец…» — думает водитель мотоцикла.

Но вот и конец. Рывок вправо — и «эмка» врезается в телеграфный столб. Задняя часть машины мгновенно поднялась в воздух. Белое облако — не то снег, взметенный страшным ударом, не то взрыв.

Спустя несколько секунд мотоцикл был на месте катастрофы.

— Поздно! — проговорил Приходько.

Он наклонился к бездыханной женщине, лежавшей среди развороченных и искореженных частей машины.

Меховое пальто ее распахнулось, и на шее женщины ясно видны были свежие ссадины. Миловидное лицо исказила гримаса боли.

Мужчина прерывисто дышал. Сознание покинуло его, покидала и жизнь. Жизни оставалось несколько минут, быть может секунд. Приходько услышал, как он что-то сказал по-русски, едва шевеля губами.

Затем умирающий дважды повторил немецкое слово. Приходько записал его. Он тронул мужчину за руку — пульса не было, сердце больше не билось. Отто-Генрих Келлер был мертв.

Катастрофа на шоссе произошла зимой 1939 года.

Поезд, идущий далеко на восток, всего несколько минут назад прибыл на станцию Н-ск.

Высокий, широкоплечий человек вышел с чемоданом из вагона и, затерявшись среди пассажиров, направился к ресторану. У входа он помедлил, будто раздумывая, быстро оглянулся и затем решительно шагнул в дверь.

Принимая от посетителя одежду и чемодан, гардеробщик подивился пышной, с рыжим отливом, шевелюре клиента, скользнул взглядом по молодому лицу и атлетической фигуре.

Выбрав место в дальнем углу зала, приезжий принялся разглядывать людей, разместившихся за другими столами. Их было немного. Потом он углубился в изучение меню.

Еле слышно шаркая по паркету мягкими туфлями, к посетителю подошла официантка с светлыми кудряшками, обрамленными накрахмаленной наколкой.

Он заказал двойную порцию ростбифа и кружку пива.