Александра Чистякова - Не много ли для одной?

Решила вести дневник. Но сначала опишу свою прошлую жизнь. Мне уже двадцать четыре года. Я все время была в недостатках и печали, но самое начало жизни было светлым.

Нас в семье росло четыре дочери. Старшую звали Лиза, вторую — Поля, третью — Катя, четвертая росла я. За смуглость и чрезмерную подвижность мама иногда называла меня «Жучка ты моя чернущая».

Помню, как дружно мы готовились к праздникам: белили, мыли, чистили самовары, вилки, подносы. Все шло конвейером. У нас была избушка небольшая. Кухня называлась кутьем. Это не совсем и кухня была: просто русская печь была отгорожена тесом. В этом закутке стряпалось, варилось, здесь находились все горшки. Как войдешь в нашу избушку, по правую руку стояла деревянная большая койка, к которой была прибита на шарниры доска: ее к ночи поднимали, и мы спали всей семьей поперек койки. А иногда спали на полатях или на печи. Особенно зимой: набегаешься на морозе и лезешь на печь.

Платья шили нам из холста. Выкрасит его мама в разные цвета: половина платья одного цвета, половина другого. Тогда и показываешь подружкам: «Эх, у меня новое платье!» Шили и ситцевые, но только к большим праздникам: к Пасхе и Рождеству.

В праздники мне было лучше всех. Во-первых, я была меньше всех, а во-вторых, я хорошо плясала. Если собирались гости к нам, то меня с палатей снимали и заставляли плясать, а потом давали денег. Мы ели в праздники очень вкусные, приготовленные мамой обеды. Она зажаривала в жаровне поросеночка или гуся, или утку. Да так вкусно начинит, что пальчики оближешь! Всегда маму хвалили за приготовления. А научилась она у богатых людей. Когда у нее отец умер, она с семи лет по нянькам жила, а потом по прислугам, вот и научилась. А семнадцати лет уже вышла замуж. Отец рос в большой семье, как он рассказывал, и с мачехой. Отделили их, дали по ложке и чашку, нетель и старую кобылу. Вот они и жили помаленьку, пока кое-как выбрались из нужды.

Вспоминаю, как отец и мамин брат, который мне приходился крестным, везли меня из деревни в деревню речкой на лодке. Уж эту гордость я, наверное, всегда помнить буду. Платье на мне новое и букет цветов в руках. Плывем и рыбу в воде видно. Из деревни мы с папой шли пешком. А на лугах такая красота, что даже не расскажешь. Потом я часто бегала этими лугами в деревню, так как там жила мамина мать, бабушка Ключиха. Так звали ее все в деревне и у нас дома.

Еще любила вечера (они редко бывали), когда стряпали мы всей семьей пельмени. Мама тесто наладит, папа мяса накрутит, а стряпали все и всегда за этой работой пели песни. Много раз я слышала от других матерей, когда они говорили: «Григорьевна, несдобровать вашей семье. Вы очень дружно живете». И это было в самом деле. Если взрослые были в поле, то мы трое: Поля, Катя и я — все делали по дому. Но коров доила мама, их было две. Одна старая, а вторая — первотелок. А свиней как станем кормить, так они не раз Полину с ног сбивали. А позднее делали так: нальем в корыто, тогда и выпустим их. Держали гусей и уток. Я один раз утенка поймала, так утка мне чуть глаза не повыклевала. Гусак сколько раз гонял. А с печи падала — несчетно раз. Один раз перевернулась прямо в пойло головой. И все обходилось. А Катюша раз с порога сорвалась, вывихнула руку. Так она все лето проходила с подвешенной рукой. Потом врач Чубарев вылечил.

А потом у нас заболела мама. Как мы плакали. Я еще мало понимала, что это за болезнь, а старшие уже разбирались. Мама во время половодья сорвалась в воду, и заболела туберкулезом легких. Папа, недолго думая, продал корову и отправил маму в Томск. Там ее вылечили. Она приехала совсем здоровая. Соседи иногда подсмеивались над отцом, и она решила доказать, что работать может. Она один день лен помяла. А после этого опять свалилась. Папа делал какой-то состав и поил ее, варил куриный бульон. И в это же время родилась Тамара. Тамаре грудь матери совсем не дали, растили ее без материнского молока. По всей ночи она иногда плакала, и Лиза сидела около зыбки, потому что мама лежала в больнице. Все же маму отходили, она снова поднялась, а весной принимала солнечные ванны от пяти минут до часу. Но курить при маме никто не курил.

Подошла осень, мои сестры уехали учиться. В это время мне очень скучно жить стало одной, что мне эта Томочка, хоть ей было уже больше года, а все не то. Я привыкла быть с Катюшей, она старше меня на два года, но мы с ней жили душа в душу, редко ругались. Если уж сильно рассержусь на нее, то обзывала «Карька длинноногий». Потому что она была высокая и худенькая, а она меня обзывала «отряхой». Вот и вся наша ругань, и то минут на пять, а потом снова вместе.