Array Кубанский Г. - Мир приключений 1964

Утихомирил матросов вернувшийся в салон Анциферов.

— А самолеты-то были немецкие, — громко сообщил он. — Только у них так завывают моторы. Пока вы тут шумели, я выбежал на палубу послушать, что за гости пожаловали к нам.

— Точно! — поддержал старпома Матвеичев. — Мы их в Мурманске наслушались. Досыта!

Слова его встретили молчанием. Будто никто не требовал только что осветить судно ракетами, показать себя вражеским самолетам.

…Матросы засыпали. Кое-где еле слышно шуршал шепоток. Но вот и он затих. Раздавалось лишь легкое шипение сковородки да вздохи Глаши. Легко ли ей? По шестнадцати часов в сутки сидит согнувшись над пышащим жаром камельком. Только и передохнет повариха, когда поставит на огонь огромный пузатый чайник, а сама приляжет в камбузе, между котлами и шкафом, где в узких перегородочках стоят боком, как патефонные пластинки, тарелки и миски. Под потолком с каждым движением траулера покачивались подвешенные на крючках кружки…

Давно в салоне все спали. Не мог заснуть лишь сидевший возле дремлющего капитана Корней Савельич. В тишине ощущение нависшей беды резко усилилось. Откуда она свалится? Этого Корней Савельич не знал. Но в том, что беда созрела, готова каждую минуту обрушиться на него, капитана, на всех спящих в салоне и несущих вахту на палубе, сомнений не было.

Беда грянула утром. Как ни ждал ее Корней Савельич, она оказалась неожиданной!.. Невозможно было даже сразу представить ее силу, последствия.

После завтрака Иван Кузьмич подсел к Корнею Савельичу и шепотом сообщил: с завтрашнего дня сухари будут выдавать только раненым. Остальным придется довольствоваться одной треской.

— Лед скалывать… на одной треске? — Корней Савельич поднял густые брови.

— Придется! — нахмурился капитан. — Я сам объявлю команде…

— Ни в коем случае, — запротестовал Корней Савельич. — Это мое дело…

Иван Кузьмич не пожелал даже выслушать его. Такое сообщение команде может сделать только капитан. Никто больше. Никакие возражения помполита не могли поколебать его решения. Да и доводы Корнея Савельича были весьма шаткие. Не мог же он сказать прямо: был бы капитан здоров- не стоило б с ним и спорить. Но, когда Иван Кузьмич держится на ногах одной волей, нервами, хватит ли у него сил на нелегкое объяснение с командой?

Спор шел шепотом, но горячность его от этого не уменьшалась. Уступить ни один из них не мог, хотя оба отлично понимали, что именно сейчас ничто не было более опасно для состояния команды, как разлад между капитаном и помполитом.

Серые сумерки пали на палубу, когда Корней Савельич понял, что надо делать. Быстро разыскал он Анциферова.

— Известите команду: в восемнадцать ноль-ноль открытое партийное собрание! — приказал Корней Савельич. — Вызовите коммунистов в мою каюту к шестнадцати часам.

Отпустив Анциферова, Корней Савельич вернулся в салон и занял свое место рядом с дремлющим капитаном.

— Иван Кузьмич!

— Да? — Капитан с усилием раскрыл глаза. — Слушаю вас.

— В восемнадцать ноль-ноль я провожу открытое партийное собрание. Вы сделаете доклад о положении судна. В нем и объявите о сухарях.

— Отлично! — оживился Иван Кузьмич.

Они вполголоса обсуждали будущий доклад, когда в салон вернулся Анциферов.

— Коммунисты собраны! — доложил он.

Корней Савельич собрал коммунистов, конечно, не за тем, чтобы наметить с ними повестку дня. О чем пойдет речь на собрании, и без того ясно было каждому. Хотелось подготовить коммунистов, чтобы они своими выступлениями разбили бы усиливающиеся апатию и недовольство. Надо бы убедить выступить на собрании и кое-кого из беспартийных. Скажем, Быкова. Из комсомольцев можно потолковать с Пашей. Парень хороший, стойкий.

А времени оставалось так мало… Быть может, перенести собрание? Но утром люди не получат сухарей!..

Постепенно план собрания вырисовывался все четче. И, когда Корней Савельич вошел в свою каюту и увидел ожидающих его коммунистов, сомнения и неуверенность остались за порогом.

Готовясь к открытому партийному собранию, Корней Савельич сделал все возможное, чтобы осветить салон. Кроме “летучей мыши”, горели три масляных светильника. И все же осилить темноту не удалось. Худые обросшие лица матросов виднелись смутно, а в отдаленных углах таяли в сумраке.

За столом, покрытым кумачовым полотнищем, сидели коммунисты: Кочемасов, Анциферов, Матвеичев и засольщик Терентьев. По неписаной традиции все они побрились перед партсобранием, хотя и нелегко было сделать это в темном и тесном салоне.