Array Кубанский Г. - Мир приключений 1964

Упрямый погонщик наслушался вздора и мелет всякую чушь.

— Я, председатель колхоза, — не чета твоему купцу, который торгует кожей и шерстью. Пятьдесят два колхозника и сорок колхозниц доверили мне свою жизнь. Среди нас нет лентяев, бесчестных люден, всякий трудится сколько есть сил.

Тохта совсем растерялся: он не знает, что делать — просить ли прощенья или плакать.

— Зачем ты так сердишься, я не знал, что это тебя огорчит. Может быть, у вас и не так уж плохо, но мне говорили, что бог отвернулся от вас.

Джоомарт вдруг хохочет. Он хочет что-то сказать, но смех его еще больше разбирает. Этот парень — сущий ребенок, разве можно на такого сердиться.

— Не бог от нас отвернулся, а мы от него. Он нам не нужен.

Тохта снова испуганно отпрянул. Боже мой, он был ласков с безбожником, называл его добрым, хорошим и лучшим…

— И ты в бога не веришь?

— Да, да, и я. Расскажи лучше, как там у вас. По-старому рее? Я запомнил ваши базары: под навесом на плитах варят и пекут, торгуют жареными бобами и тут же едят. Еще я запомнил красавицу Алилю. Ее отдали горбуну, насильно отдали по воле манапа. Не стало у нас манапов, не стало и несчастий.

Теперь они оба молчат.

Дорога оживает. Вон кто-то проехал верхом на корове, его догоняет парень на телке. Из долины доносятся крики и гам — колхозные дети отпугивают птиц, оберегают посевы. Обжоры тучей несутся над полем. Благословенная долина, в ней все созревает. Тут, в горах, еще веет прохладой. К тропинке сползает толстый слой снега, он тает, и струйки стекают с розовой скалы.

— Не надо обижаться, добрый джигит, я знаю только то, что слышал от других. Возможно, ты и прав, у вас не так уж плохо. Говорят, в колхозе не уважают ишанов, не чтут стариков. И еще говорят, что судьи у вас не знают пощады, убивают людей без счета и числа. Скажешь, неправда?

Джоомарт ему говорит вначале спокойно, даже чуть сухо, точно все уже известно и давно надоело рассказывать. Потом нахлынула страсть, нежное чувство, и речь стала бурной. Точно горная река, дотоле зажатая в крутых берегах, прорвала преграду и широким потоком идет на луга, на поля. Она изгоняет зверей из лесов, рыбаков из рыбачьих аулов — всех свидетелей ее долгой неволи.

В последнее время на долю Джоомарта выпало много печали: при нем оскверняли то, что ему дорого, клеветали на то, что свято. Язык тяжелел от обиды, голова уходила глубоко в плечи, точно пряталась от жестоких ударов. Кому расскажешь об этом? Близким, родным? Счастливая встреча, она облегчила его душу.

— Я сказал тебе, Тохта, неправду: я не только председатель колхоза, я первый на свете манап. Сокровища мои беспредельны, я не знаю им цены. Манапа Шабдана спросил однажды его сын: “Почему нам, отец, не увеличить поголовье наших овец?” — “Зачем? — удивился манап. — Вся Киргизия наша, все сокровища мои”. Так вот, милый Тохта, я богаче Шабдана. В моей Киргизии нет джатаков, всякий колхозник может сесть на коня и сказать, что он “мой”. Он не мерзнет теперь в своей юрте, забившись в ущелье, одинокий, как зверь. Дым не ест ему глаза, ветер не наносит снега через верхнее отверстие, дети не садятся на горячую золу. Буран не опрокинет его кибитки, она стоит крепко, врытая в землю, крытая железом, обмазанная глиной.

Он не носит штанов из овчины, не обертывает ног невыделанной кожей. Взгляни на меня — так одет наш народ. Мы не устраиваем “кенеш”, он нам не нужен. Нам не надо ни у кого просить барана, угощать им соседей, чтобы собрали нам на калым. Мы не знаем таких унижений. Киргизия поет веселые песни. Народ не рыдает, не плачет. Я богаче Шабдана, и намного. Моя Киргизия не то, что его. По ней ходят поезда, летают машины, из земли добывают уголь и свинец. Я стою иногда на широкой дороге, где идут караваны машин, стою и считаю свои большие богатства. Шабдану и не снилось такое. Вдруг промелькнет огромная махина, груженная доверху, и я не успею ее разглядеть. Не успел, что поделаешь, но досада меня донимает: хороший хозяин, нечего сказать, столько добра упустил.

Был ли ты, Тохта, хоть раз в своей жизни хозяином стольких богатств? Ты говоришь — кровь. Да, мы пролили крови, и много. Но что бы мы отдали за каждую лишнюю каплю, за каждую лишнюю скорбь! Перед нами ясная цель, она светит как тысяча солнц, но пути к ней трудны…

Тохта молчит. Что он ему скажет? Он обидел прекрасной души человека, доброго друга, спасителя своего.

— Ты представь себе старика, слепого и больного. Он все время молчит, ничто ему не нужно, ничто не занимает его. У него своя жизнь, свой собственный мир, его окружают умершие. Он мысленно видит себя в их кругу то ребенком, то юношей, всегда молодым и счастливым. Но вот явился исцелитель, он избавил больного от всех его недугов и вернул ему зрение. Как. ты думаешь, он взглянет на свою прежнюю жизнь? Будет крепко держаться за круг мертвецов? Нет, Тохта, у здоровых людей здоровые желания. Он вычеркнет из памяти мертвых и никогда не подумает о них. Я на тебя не сержусь. Вы там еще слепы, и ваши мысли витают вокруг мертвецов.